Сибирские огни, 1985, № 5

воображение. И они-то в смысле «образного ряда», как мы привыкли понимать его, пре­ дельно просты. Что же мне так больно и так трудно? Жду ль чего? Жалею ли о чем? Мы уже знаем из дальнейших стихов, что поэт не ждет «от жизни ничего», что не жаль ему и «прошлого ничуть». Единствен­ но, чего он всеми силами смертельно устав, шей души жаждет, это — «забыться и за­ снуть». Но к а к заснуть? Вот здесь-то, в этом одном из последних стихотворений поэта, написанном перед его гибелью, и таится от­ вет на вопрос о том, хотел ли он уйти из жизни, отчетливо зная, что жизненный круг его у ж е .замкнулся. Ответ, как мы дальше увидим, не допускает в этом отношении толкования не только двусмысленного, но даже и неопределенного. Все в этом сти­ хотворении, звучащем так горестно, но столь же и естественно, горячо и трепетно, как может звучать только последний про­ щальный человеческий вздох, все в нем пре­ дельно ясно и определенно: Но не тем х о л о д н ы м сном м о г и л ы... Я б ж е л а л навеки т а к заснуть Чтоб в г р у д и дремали ж н ’з н и с и л ы , Чтоб, дыша, в з д ы м а л а с ь тихо грудь; Чтоб всю ночь, весь день, м о й с л у х л е л е я . Про любовь мне сладкий голос пел. Надо мной, чтоб в е ч н о з е л е н е я . Темный дуб склонялся и ш у м е л. Какое уж тут «фатальное предопределе­ ние» и, тем более, «роковая склонность» или стремление к скорейшему расставанию с этим «бренным» миром! Скорее, наоборот, непреодолимое стремление — быть вечно не­ отделимой частью этого вечно живущего земного мира! И все же при всем этом верным остается и то, что столь проницательно разглядел на челе поэта Герцен: мысль мужественную и все-таки п е ч а л ь н у ю . Черта — опреде. ленно присущая поэту. Но происхождением ее он обязан не столько свойствам своего характера или устройству психики, сколько тому времени, в котором он жил. Нельзя за­ бывать, что Лермонтов появился после Пушкина. И дело даже не в том, что перед его глазами стоял жизненный путь его учи. теля, закончившийся столь трагично и преж­ девременно. Главное тут — в том, что Лер­ монтов жил в другое время. П І Как-то Василий Субботин пересказал мне слова П. А. Павленко, брошенные им во время беседы с молодыми крымскими лите­ раторами, среди которых был и Вася Суб­ ботин — тогда молодой офицер, поэт и жур. налист, только что вернувшийся с войны. — Пишите, ребята, прозу,— сказал Петр Андреевич, обращаясь к этим молодым. И следующим образом объяснил свою ре­ комендацию: — Потому что писать стихи после Лермонтова невозможно... Конечно, по-разному можно отнестись к этому совету талантливого писателя и ин­ тереснейшего человека, тем более, выска­ занному им, возможно, и не вполне серьез­ но: он любил иногда, что называется, ого. рошнть собеседника. Но нельзя не согла­ ситься с его оценкой лирики Лермонтова. Д а, после тех вершин, которые создал поэт, писать стихи действительно не просто. Это доказано всем ходом развития отечествен­ ной поэзии на протяжении тех почти полу­ тора сот лет, которые отделяют наш сего- дняшний день от последнего дня жизни по- эта. Если, конечно, к стихам относиться как к Поэзии. И как к делу, цена которому равна цене самой жизни. А только в этом случае, как это доказал Лермонтов всею своею жизнью, и может стать слово делом, стать фактом и частью самой жизни. Толь­ ко в этом случае оно и может поднять нас над нами самими. Что и происходило со всеми нами, читателями, не однажды, когда мы обращались к Поэту. В том числе и с нами, солдатами той давней, но незабывае­ мой нами войны, стоявшими 'в ржевских бо. лотах, солдатами, чья судьба и память были озарены не только убивающим посвистом трассирующих пуль, но и освещены пронзи­ тельным светом неотразимого слова поэта... Что же до того моего давнего полудет­ ского представления о Лермонтове как по- , эте, являющемся тенью великого Пушкина, * то оно, как это явствует из всего расска- Аанного выше, рассеялось во мне сразу же, как только я прикоснулся к его книгам. Д а, он — из Пушкина, как все в нашей русской литературе. И в этом смысле ему было легче, ибо он начинал не на пустом месте. Но одновременно — и труднее, пото­ му что там, где Пушкин остановился, Лер­ монтову приходилось начинать, то есть п р о д о л ж а т ь начатое учителем. И он отлично справился с этой задачей. И преж­ де всего, в «Герое нашего времени», романе изумительном не только по содержанию, но и по форме, по архитектонике его. Если мы совершенно закономерно полагаем, что це­ лая ветвь русской классической прозы по­ шла от «Повестей Белкина», в том числе и в первую очередь Гоголь и Достоевский, то генеалогию «Героя нашего времени» устано. вить труднее, потому что эта проза Лермон­ това скорее — развитие стихотворной драмы Грибоедова и романа в стихах Пушкина. Вместе с тем, произведение это настолько новаторское по главной сути своей, что о прямой его связи даже с названными про- і изведениями говорить приходится весьма от- ” носительно. То же самое. Очевидно, надо иметь в ви­ ду, когда мы говорим и о лирике Лермон­ това. Поэт и здесь успел продвинуться впё. ред на пути,-начатом его учителем... И гениальный учитель и не менее гени­ альный ученик, они — одинаково велики. Но, будучи одинаково великими, они не пере­ стают быть разными. Разными, невзирая на их преданность одним и тем же жизненным идеалам. Невзирая на их принадлежность, казалось бы, одному и тому же временТн. Я не оговорился, сказав: «казалось бы». Потому что как раз невзирая на То, что Лермонтов родился лишь на пятнадцать лет позднее Пушкина, они принадлежали совер­ шенно разному времени. Пушкин вырос под і гром фанфар победоносно закончившейся Отечественной войны и мужал под влия­ нием декабристских идей, суливших новый рассвет среди мглы, нависшей над градами и весями России. Детское же сознание Лер­ монтова было трагически омрачено кровью, пролившейся на Сенатской площади, и тенью