Сибирские огни, 1985, № 5

протяжных старинных горских песен, испол­ няемых молодыми людьми в современных городских костюмах и седовласыми старца, мц, одетыми в старинные национальные одежды, перепоясанные кинжалами, меня не покидало ощущение того, что где-то я уже видел и слышал и эти водопады, и эти горящие над скалами багрово-красные сос. ны, и эти протяжные и своеобычные песни, и эти, такие же, как песни, протяжные тосты. Это подспудно жившее во мне ощущение с течением времени не уменьшалось. Наобо­ рот, оно с каждым днем росло... О природе его я догадался, оказавшись в Пятигорске Все эти, впервые увиденные мною краски и звуки Кавказа я действи­ тельно уже видел и слышал раньше — ког­ да внимал лермонтовской прозе и поэзии. Я побыва^ на последней квартире поэта. Она сохранилась в том — или почти в том — ее виде, какой имела при его жизни. Не­ большой глинобитный домик под камышо­ вой крышей, казалось, хранил в себе не только вещи, принадлежавшие поэту — у з­ кую походную железную кровать, походный жестяной самовар, стол и кресло перед ним у низенького и узкого окна,— но и сам дух поэта. Отсюда, из этого легкого кресла, че­ рез это узкое оконце, он видел заросший деревьями дворик с высоким ясенем, кленом и старым ореховым деревом посередине, а дальше, за глинобитной стеной дворика — черепичные крыши разбросанных по округе домиков, за которыми высились вдали при. тягивающие к себе взор поэта тонущие за дымкой тумана горы. Все это отсюда, из этой комнатки, из-за этого стола, за которым были написаны по­ этом его последние стихи и в последний раз встав из-за которого он отправился в по­ следний свой путь, к подножию Машука,— все это можно увидеть и сейчас, спустя поч­ ти полтораста лет после того рокового дня... Мне захотелось посмотреть на этот путь , и на это печальное место. Памятник, поставленный на месте гибели поэта, производит тягостное впечатление. Пустынный склрн почти голой, пологой и круглой, по выражению поэта, как «персид­ ская шапка», горы, и у полуголого подно­ жия ее — четырехгранный обелиск из серого гранита, окруженный по углам площадки четырьмя чугунными грифами, связанными друг с другом тяжелой цепью. На лицевой стороне обелиска — металлическая пластин­ ка с барельефом поэта и дата его гибели. А за тыльной стороной памятника и по бо­ кам его — негустая поросль посаженных, ви­ димо, при установке памятника деревьев. Однообразный пейзаж этот, впрочем, вполне соответствует строю тех печальных мыслей, которые неизбежно возникают при посеще- НИИ этого места. Надо сказать, что и погода в тот час, ког­ да ,я стоял перед обелиском, не способство­ вала радужному настроению. Весь северо- западный угол неба был затянут тучами. Д а и вершина Машука была в дожде или ту­ мане, и промозглый ветер бросал в лицо мелкую и липкую морось. И невольно при­ ходило на память то горькое и издеватель­ ски нелепое по своему намеренному косно­ язычию извещение, которое дозволено было дать в те дни, после убийства поэта, не­ которым петербургским и московским жур- калам; «15 июля, около 5 часов вечера, ра­ зыгралась ужасная буря с молниею и гро- мом; в это самое время между горами шуком и Бештау скончался лечившийся в Пятигорске М. Ю. Лермонтов...» Когда я возвратился в гостиницу, был уже вечер. Небо прояснилось, и мне с балкона гостиницы хорошо видны были две россыпи звезд; одна вверху, на темно-синем небе, другая внизу, состоящая из огней, светя, щихся в окнах зданий городка. И, смотря на эти огни, я снова предста­ вил себе ту цепь событий, составивших по­ следние дни поэта, которые стремительным потоком прошли сквозь его сердце и унесли его самого, оставив нам лишь то, над чем и время не властно,— его творения... Очевидно, не будет преувеличением ска­ зать, что Лермонтова — и поэта и прозаика в особенности, во многом породил Кавказ. Именно здесь, на Кавказе, поэт вплотную столкнулся с той стороной жизни, о которой до этого, возможно, знал лишь понаслышке. И, видимо, прав И. Андроников, заметив­ ший, что открывшаяся на Кавказе перед поэтом «жизнь разнообразная, новая, пол- ная опасностей и лишений, породила в нем чудесные замыслы». И в подтверждение своей мысли литературовед напоминает нам о том, что поэт побывал здесь не только на передовой линии и на водах, но и «в при­ морских городках и казачьих станицах, в тележке или верхом путешествовал вдоль Кубани и Терека, и по Военно-Грузинской дороге... близко узнал лихих чеченских на­ ездников, скромных офицеров-кавказцев, мудрых русских солдат, отводил душу в бе. седах с участниками восстания 1825 года...» Все это не могло не сказаться на поэте и направлении развития его таланта. С другой же стороны, невзирая на все то, что именно здесь впервые открылось по­ эту — и буйная красота этого края, и свобо­ долюбивые его обитатели, и нелегкая по­ вседневная походно-боевая жизнь простых русских людей — солдат и офицеров дей­ ствующей армии,— Кавказ был для поэта тюрьмой. Лермонтов догадывался, к чему он при. говорен. Жизнь и преждевременная гибель его гениального предшественника и обстоя- тельства его собственной жизни не оставля- ' ли ему особых надежд. В этом он отдавал себе полный отчет, чему свидетельством служат, прежде всего, его стихи последних лет. Но не только они. Стоит вспомнить в связи с этим одно из его последних писем М. А. Лопухиной; «...Новый опыт принес мне пользу, потому что дал мне в руки ору. жие против общества, и, если когда-либо оно будет преследовать меня своей клеветой (а это с л у ч и т с я ) , у меня будут по край­ ней мере средства мщения...» Как видим, поэт не только предполагал, но з н а л , что это с л у ч и т е я... И все же было бы совершенно неправиль­ но предполагать, как это делалось иногда в литературоведении, что поэт — и не в по- следнюю-де очередь, в силу особенностей его человеческого характера — был будто бы заранее обречен, что «печать рока» лежала на его челе. Возможно, такому толкованию в какой-то мере способствовали поверхностно прочитан­ ные слова А. И. Герцена о поэте, среди ко­ торых есть и такие; «Мужественная печаль-