Сибирские огни, 1985, № 5

ние.— я ж е говорил тебе, как это здорово сказано у него о Москве, о нашем городе- войне: «Тщетно поражал тебя пришлец: ты вздрогнул — он упал!..» Я не стал напоминать ему о его прежней ф редакции этих строк: да у меня не было и ^ охоты заниматься этим. Более того, я был благодарен ему уже за ту, пусть неиску­ шенную, но искреннюю его любовь и привя­ занность хотя бы и к одним этим стихам поэта, который и для меня становился те­ перь все более и более близким и необходи­ мым. Конечно, я думаю, поэт был особенно до­ рог мне в этот момент еще и потому, что он как 'бы снова соединил меня с той, ко­ торую я было уже потерял, снова напомнил мне о тех нескольких декабрьских вечерах, когда я — рука об руку с нею — проходил по затемненной и морозной, но .такой пре­ красной в своем грозном воинском обличье Москве. Но и сама книга, чем более листал я ее, тем более захватывала меня. Это станови­ лось с каждым прочитанным стихотворением 41 все очевиднее. Странное, но все более креп- ' нущее во мне ощущение того, что многие стихи книги как бы написаны были не о ком-нибудь другом, а именно о нас и для нас, моих ровесников и побратимов, дер­ жавших оборону или наступавших по всему нашему тысячекилометровому фронту, пе­ реполняло меня. Таким было и «Бородино» с его лихими и щемящими строчками: ., Что ж мы? На зимние квартиры? Не смеют, что ли, командиры Чужие изорвать мундиры т О русские штыки?.. Таким было И «Завещание», хотя совсем другие ноты звучали в нем: Наедине с тобою, брат. Хотел бы я побыть: На свете мало, говорят. Мне остается житьі Но стихотворение, которое прямо-таки изумило меня, было то самое, которое Аня Б. заложила платочком. Оно начиналось сло­ вами: «Ты помнишь ли, как мы с тобою...» — . и казалось мне, в отличие от «Бородина», ▼ написанным уже только про нас двоих, про меня и про нее, Аню Б. Ибо все это — от строки до строки — рассказывало о том, что было с нами двоими всего полгода назад, в те уже, казалось, давным-давно забытые, а на самом деле, оказывается, памятные мне до мельчайших подробностей вечера, перекрещенные трассами зенитных пулеме­ тов и мечами прожекторов. Ты помнишь ли. как мы с тобою Прощались позднею порою? Вечерний выстрел загремел... Д а, да, конечно помню!— мысленно отве­ чал я, перебегая от строки к строке. Д а и мог ли я не помнить всего этого, •составлявшего память моего сердца, часть самой моей жизни, увиденной и сказанной ф со стороны, другим, сторонним человеком, но сказанной так, как я и сам о себе никог­ да не смог бы сказать... Окончив труд дневных работ. Я часто о тебе мечтаю... «Труд» наших теперешних «дневных ра­ бот», да и не только дневьіых, был настоль­ ко тяжел, что за ним забывалось, кажется, все, не имевшее к нему прямого и непо­ средственного отношения. А между тем, оказывается, где-то в глубине солдатской души все-таки таилось что-то такое, прине­ сенное из другого, невоенного мира и внеш­ не словно бы не имевшее ничего общего с этой нашей теперешней жизнью, с повсе­ дневным нашим бытом, а на самом деле это что-то не только имело ко всему самое пря­ мое и непосредственное отношение, но и яв­ лялось источником силы в выполнении на­ шего ежедневного тяжелого и смертельно опасного труда. Я стал листать книгу дальше. Следующее стихотворение, которое буквально потрясло меня тогда, да не оставляет без глубочай­ шего волнения и сейчас, было стихотворе­ ние «Сон». в полдневный жар, в долине Дагестана С свинцом в груди лежал недвижим я... Эти строчки Я повторял беспрестанно, и мне казалось, что это опять-таки было на­ писано про всех нас, наступавших или обо­ ронявшихся, сидевших среди скал или хля­ би, как мы в этих ржевских болотах, и, в том числе, про меня, уже лежавшего однаж ­ ды с перебитой ногой и пересохшими губа­ ми на высохшем и вытолоченном снарядами и минами лугу под Ельней и палимого хоть и не знойным солнцем Дагестана, но не меньшим внутренним жаром и не менее душным полдневным зноем Смоленщины, ка­ ким он иногда бывает там и каким был тог­ да, в том нестерпимо душном июле сорок первого... И то, что сейчас, когда я получил эту драгоценную бандероль, был не знойный июль сорок первого, а глубокая осень сорок второго, положения не меняло. Мне, да и всем моим однополчанам, собиравшимся иногда в минуты невзначайной передышки у ночного костра, вокруг полюбившегося поэта, казалось, что стихи эти были напи­ саны о нас и о нашем времени. А у костра той ненастной и тяжелой осенью, тлевшего среди болот, опоясанных опушками изуродованного войной редко­ лесья, близ пепелищ Карманова и Погоре­ лого Городища, собирались разные люди — от командира танкового взвода лейтенанта Лейкина (имени его я не помню) до слуша­ теля Бронетанковой академии майора Евге­ ния Ивановича Фоминых, прибывшего к нам в бригаду на боевую стажировку, которая тогда обязательно предшествовала диплом­ ной работе, да так и застрявшего у нас, ибо в первый же день стажировки ему при­ шлось заменить тяжелораненого начальника штаба бригады подполковника Ямщикова, а затем, вскоре,-—и командира бригады (ни фамилии, ни имени тоже не помню, ибо за войну, сменяя один другого после ранения или смерти предшественника, во главе на­ шей бригады перебывало одиннадцать офи­ церов!). Помню, что частыми гостями этих, впро­ чем, весьма нечастых, посиделок были на­ чальник политотдела (институт комиссаров в октябре этого года был упразднен) под­ полковник Рылеев и его заместитель майор Василий Демьянович Осипов и почти непре­ менным участником — главный хирург бригады, носивший звание капитана, а позд­ нее — майора, узбек Нуруллаев (имени, к сожалению, тоже не помню). Я, самый