Сибирские огни, 1985, № 5

них далеких от войны поколений. Д ля них, военных девчонок, такого противоречия обычно не существовало по очень простой и очень важной причине, которую хорошо сформулировала одна из многочисленных » героинь книги «У войны не женское лицо»: * «Нас воспитали, что Родина и мы — это одно и то же», а когда Родина в опасности, надо защищать ее, как самое себя. Отсюда и случалось, и становилось возможным с женщинами войны порой самое невероятное, когда беременная могла «нести мину на бо­ ку, где рядом билось сердце ребенка», ког­ да подпольщица «водила свою дочь по го­ роду», «а у той под платьицем тело было обернуто листовками»... Едва ли не в одно мгновение мир для них раскололся на прошлое и... войну. И по­ ставил перед необходимостью страшного вы­ бора. Тем не менее, «выбор между жизнью и смертью для многих из них оказался простым, как дыхание»,— утверждает С. Алексеевич и приводит слова бывшей пар­ тизанки Веры Софроновны Даниловой: «Я думаю, что это наша национальная черта, ф Не может наша женщина купать ребенка, готовить обед, когда видит, что гибнет ее страна, гибнет ее народ». Д ля них, женщин войны, это было само собой разумеющимся. «А нам это надо по­ нять, нам в этом надо разобраться, потому что мы дети их, внуки!» — справедливо считает С. Алексеевич. И понять не из праздного любопытства. Понять для того, чтобы в мирной своей жизни отчетливо осознавать, что «ключ к ней был вручен нам войной», войной, о которой нынешние поколения из разных источников знают хоть и очень как будто много, но еще и очень мало, потому что «у героического — тысяча лиц», потому что много рядом «с на­ ми истории, еще не почувствованной, еще не осознанной как История». И для этого тоже написана книга «У войны не женское лицо». Написана она женщиной послевоенного года рождения. Написана страстно, эмоцио­ нально, с большой «сопереживательной» си­ лой и обостренным чувством чужой боли. Впрочем, для С. Алексеевич не такая это - уж и «чужая» боль. * «Я тоже родилась после войны, когда по­ зарастали уже окопы, заплыли солдатские траншеи, разрушились блиндажи «в три на­ ката», стали рыжими брошенные в лесу солдатские каски,— говорит о себе писатель­ ница.— Но разве своим смертным дыханием она не коснулась моей жизни? Мы все еще принадлежим к поколениям, у каждого из которых свой счет к войне. Одиннадцати человек не досчитался мой род...» Вот это и дает С. Алексеевич основание сказать: «Четыре года и моей войны». Надо сказать, что личность автора ощу­ щается от первой и до последней страницы книги, и не просто как связующее, органи­ зующее начало. Своей эмоциональной энер­ гией, точно направленным антивоенным гу­ манистическим пафосом, адресованным ^ прежде всего к нашим современникам, лич­ ность автора превращает богатый докумен­ тальный материал из бесстрастных свиде­ тельств в заряд большой воздействующей силы. Работая над книгой, С. Алексеевич запи­ сала десятки километров магнитофонной пленки, сотни блокнотов наполнились новы­ ми подробнрстями трагедии народной. И каждый новый, открывающийся писатель­ нице лик войны заставляет ее все глубже и серьезнее осмысливать услышанное и за­ писанное, все основательнее вживаться в судьбы до поры не знакомых ей людей, ко­ торые мало-помалу становятся частью и ее собственной жизни. И совершенно есте­ ственно рождается следующее признание С. Алексеевич, подчеркивающее, насколько неотделима стала она от многочисленных своих «персонажей»: «И я живу теперь как бы в двух поко­ лениях— в том, что было молодо в 41-м, и в своем, кому двадцать и тридцать сей­ час. Ношу в своем сознании две реальности, два человеческих мира, которые пересекают­ ся и расходятся, поочередно укрупняются или уменьшаются, сливаются воедино». Совмещение двух временных пластов, двух реальностей — вчерашней и сегодняш­ ней, военной и мирной — композиционный стержень книги С. Алексеевич. Но это не просто формальный прием. Он обусловлен и основной авторской задачей (показать минувшую войну как бы через двойной фо­ кус: конкретное восприятие самими уча­ стницами сражений рассказанных ими со­ бытий, а через него — собственное авторское восприятие), и тем обстоятельством,^ что война продолжается в памяти народной, что затянувшиеся ее раны, как к непогоде, бо­ лят, чутко реагируя на любое проявление в мире военной опасности. Впрочем, на ма­ лейшее изменение в духовном и нравствен­ ном климате общества — тоже, о чем сви­ детельствует, например, высказывание еще одной героини книги, Ольги Васильевны Корж: «Нам всем казалось, что после войны, после такого человеческого страдания, моря слез будет прекрасная жизнь. Нам каза­ лось, что все люди будут очень добрые, будут любить друг друга... Ведь у всех бы­ ло такое великое горе. Оно нас братьями, сестрами сделало! Как мы ждали этот ' день... День Победы. И он действительно был прекрасен. Д аж е природа почувство­ вала, что в человеческих душах творилось. Но люди? Когда я сейчас вижу злых людей, вижу эгоистов, которые только для себя жи­ вут, я не могу понять: каі^ же это случи­ лось, как произошло?» Что ж, и для того тоже написана книга С. Алексеевич, чтобы, прочитав ее и, хотя бы на время, прикоснушись к ужасам и страданиям войны, человек, пусть на какую- то долю, духовно очистился и возмужал, стал лучше, добрее. В конце концов, и По­ беда наша ковалась ради доброго и прек­ расного будущего человека. Из книги «У войны не женское лицо» можно вынести немало нравственных уро­ ков. И, пожалуй, главная ее ценность со­ стоит не столько в воспроизведении все но­ вых, и новых — пусть не известных, пусть уникальных и потрясающих — подробностей военной жизни как таковых, сколько в той нравственно-воспитательной силе, которую они несут современным поколениям, не знавшим войны. Важность этих уроков трудно переоце­ нить. Особенно сегодня, сейчас, когда на­ шей молодежи так необходимы подлинные