Сибирские огни, 1985, № 5

кралось хоть малейшее сомнение, какое-то подозрение явилось бы, самая маленькая мыслишка, что и детям предстоит такая судьба, как было б тогда умирать?» Обращаясь к повести Д . Константинов- ского «Вы слушаете последние известия», автор этих строк отнюдь не пытается вы­ дать ее за верх художественного совершен­ ства; в повести этой есть и некоторый сен­ тиментальный «пе(5ебор», и не все характеры глубоко выписаны, но само по себе стремле- ние соединить, «синтезировать» вымышлен­ ный сюжет и вымышленных героев с доку­ ментом, с неопровержимостью, так сказать, фактографической «ипостаси» современной реальной жизни, представляется и убеди­ тельным и плодотворным. Документ, на мой взгляд, здесь даж е неопровержимее «рабо­ тает» на замысел, чем, скажем, несколько поверхностное изображение' внутренних пе­ реживаний персонажей повести. По крайней мере, идея «последней войны» скорее реали­ зует себя именно в грозном, напряженном смысле «последних известий». В повести прозаика из города Горького Валентина Николаева «Шумит Шилекша» .(«Волга», 1984, № 7) один из персонажей, участник Великой Отечественной войны Иван Пеледов, говорит своему юному другу и духовному сыну Мишке Хлебушкину; «Те­ перь — ваша очередь спасать мир. Мы спасали — хорошо заплатили. Вы умнее будьте, подешевле постарайтесь..» Спасать мир... Конечно, это главная зада­ ча человечества в наши дни. И — главная задача литературы. А н т и в о е н н ы й па- фос нашей в о е н н о й литературы, ее гума­ нистические традиции, вот уже в продолже­ ние длительного времени воплощаются в ху­ дожественном слове как верность самой су­ ровой, самой немилосердной правде, не оставляющей места иллюзиям и самообма- нам. Но, задается вопросом Алесь Адамо­ вич, как, какими средствами, какими слова­ ми изобразить ту возможную, самую страш­ ную, самую последнюю опасность — гло­ бального, тотального самоуничтожения,— которая даж е в наши дни все еше кажется многим нереальной, чуть ли не фантастич­ ной? «Смерть самой смерти,— пишет он в статье «Делайте сверхлитературу!..» («Ок. тябрь», 1984, № 11),— кажется, в этом ко­ нечное измерение ядерной угрозы. То есть ничто и никто больше не будет на Земле умирать, поскольку никто и ничто рождать­ ся не будет». Признаюсь, мне уже не раз приходилось слышать от своих коллег, что А, Адамович пытается, мол, чуть ли не запугать совре­ менников (и литераторов в первую очередь) грядущим апокалипсисом. Удивительна и даж е жутковата такая реакция — как буд­ то эти литераторы и сами не знают того, о чем так страстно и гневно пишет их бело­ русский собрат, как будто неведома им са­ мим «статистика», граничащая с «фантасти­ кой»! Или ко всему может адаптироваться человеческий разум? Может быть, но, навер­ ное, только до тех пор, пока боль не пронзи­ ла сердце. Конечно, боль искусственно не вселишь в душу человеческую, как не посе­ лишь в ней и ее причину — совесть. Совре­ менный поэт Николай Рачков, родившийся в ту пору, когда «стояли немцы под Моск­ вой», пишет: ...А у тебя в осеннем поле Душа сжимается от боли. Боль — это признак постоянства Всех генов совести в крови... В ком боли нет — в том нет гражданства, В ком боли нет — в том нет любви. Так уж сложился, сформировался кодекс чести русской и советской литературы — «всемирное боление за всех». И сегодня, сей­ час, в 80-е годы «ядерного столетия», луч­ шие страницы нашей военной прозы появ­ ляются на свет в том случае, когда они про­ диктованы обостренным ч у в с т в о м болп за судьбы человечества, коі^а они прониза­ ны беспощадным светом р а з у м а и трезво­ го з н а н и я реального положения дел на Земле. Иначе, наверное, и не могли быть написаны ни «Каратели» А. Адамовича, ни «Полководец» В. Карпова, ни «Капитан дальнего плавания» А. Крона, ни «Знак бе­ ды» В. Быкова... Замечательный советский писатель Кон­ стантин Воробьев (умер в 1975 году), сам бывший фронтовик, еще в 60-е годы написал повесть «Убиты под Москвой», которую Ев­ гений Носов не зря назвал «воистину опти­ мистической трагедией». Есть в ней знамена­ тельные и даж е пророческие строки, вслу­ шаться в которые, думаю, сейчас самое время: «...о том, что мы будем бить врага толь­ ко на его территории, что огневой заліг-на­ шего любого соединения в несколько раз превосходит чужой,— об этом и еще о мно­ гом, многом другом, непоколебимом и не­ приступном, Алексей — воспитанник Крас­ ной Армии — знал с десяти лет. И в его ду­ ше не находилось места, куда улеглась бы невероятная явь войны». «Невероятная явь войны» сегодня должна, прямо-таки обязана стать и ч у в с т в о м , и з н а н и е м , и свидетельством р а з у м а сов­ ременного человека. Не эта ли объективная потребность в реальном з н а н и и и порож­ дает стремление советской военной прозы к писательской документалистике, вдохновлен­ ной страстью и разумом ее создателей, кото­ рые живут и работают во имя того, чтобы последняя война стала воистину последней.