Сибирские огни, 1985, № 5

— Буренушка, красуленька, рябушечка, родные мои... Где тебя черт носил? Всю ночь ору. Медведь-то опять в поскотине объявился, вчерась задрал Афонькиных ко­ ров, леший тебя бери. Милые мои коровуш­ ки, бог вас храни!.. ' Так до самого двдра. Молча мы расста­ лись с Шуриком. Назавтра он мне расска­ зал, что все обошлось лишь тем, что Поли- карпиха заставила его без еды и отдыха весь день и ночь коноплю костричную прясть на веровину. Все пальцы, руки и губы в крови. Такие меры наказания Поли- карпиха и раньше применяла. Заставит прясть всю .ночь и обязательно коноплю с кострикой, а она колкая, а нитку надо су­ чить и слюной примачивать, вот губы и кро- вят от кострики. В ленной-то куделе ко­ стрика мягче и меньше ее, вот потому она заставляет прясть конопляную. Был у Поликарпихи еще один покормлен- ник — Никитка. Тот, бедняга, послабее был. Прясть всю ночь — до третьих петухов'—. не выдерживал. Дрема брала верх. Тогда Поликарпиха сажала его на тюрик. Он верткий, неустойчивый. Как только задрем­ лет Никитка, тюрик качннет и вместе с ним Никитка на пол — бултых. Поликарпиха те­ шилась, а Никитке слезы. Вот так издева­ лась над мальчишкой подлая. О хозяине Шурика так же, как и о моем, говорили: «Это справные мужики». Они охотой занималисБ, хлебопашеством, гнали деготь из березовой коры, смолу — из ко­ лоти коренника. Возили деготь, смолу, на­ дранную бересту, липовые лубки куда-то далеко, продавали, меняли на пшеницу, ее в здешних местах не сеяли, а больше всего сеяли озимую рожь. Земли для хлебопашества 'бы ло мало, каждый старался расширять пашни за счет раскорчевки. Работа .на ^раскорчевке была адски тяжелой. Кулаки, кроме постоянных батраков, по дешевке нанимали бедноту: напоят самогоном, и те гнут спины. Корче­ вали пни, разделывали деревья, сваленные на кряжи, на швырок, складывали исколо­ тый швырок в поленницы, драли бересту, складывали в стопки, кряжи — в штабеля. Для батраков этот период корчевки, смо­ локурения был самым тягостным, а для нас, подростков, невыносимым. Данила, сын моего хозяина,' был здоро­ венный мужик. За ним надо было успевать и в ходьбе по лесу, и в свалке, и в разделке стволов. Пилим, бывало, дерево на свал. Сначала ничего — успеваешь, а потом так умотаешься, что тянешься за пилой, руки окаменеют, вот-вот свалишься. Данила кри­ чит: «Чего виснешь на пиле, тяни. Аль зас­ нул, чертенок, тяни!» Иногда подобреет, скажет: «Отдыхай пока покурю». Чуть отойдешь и 'опять пошел — тяни, не висни. В голове гудит — жик-жик, в глазах темно. С нетерпением ждешь, когда пова­ лится дерево, чтоб, пока переходим к друго­ му, немного отдохнуть. А ему, Даниле, хоть бы что. Огромный, в чембар'ах-броднях; как медведь, вышагивает от дерева к дереву. Однажды, когда разделали мы стволы на кряжи и швырок, покололи швырок на поленья, Данила сел покурить, а мне велел класть поленницу. — Д а смотри, не перекоси,— строго пре­ дупредил он. Складываю я дрова, а в глазах целая карусель. Просто дурно стало от' усталости, да и есть хотелось здорово. Не сложил я и половины поленницы, слышу за спиной сопит Данила: — Ты что же, леший тебя побери, наде­ лал? Куда накривил? А? Чтоб тебя медведь задрал.— Он схватил топор, наклонил мою голову над поленницей и еще сильнее зао­ рал.: — Зарублю, окаянного! От страха я упал, ударился лбом о поле­ но. Напугался, видать, и Данила. Потому как схватил меня, поднял и давай угова­ ривать: — Ну-ну, дурень, я же нарошно, пошутил. Я молчал, боль в голове была небольшая, но в душе запала страціная обида. Дума,- лось об одном — бежать! Но куда? Дома Анастасьюшка заметила шрам на лбу, допрашивала, я не сказал ничего. — Знаю, знаю! Это он; злодей, ирод. Не­ счастные мы с тобой, Васятка. Давай уйдем из этого ада. Ой как надоело все, жить не хочется на белом свете... Уйдем!! В ГОРОД Весной 1927 года договорились мы с Шу-< риком убежать. Помогала нам в этом Ана­ стасьюшка. Она собрала на дорогу немного продуктов, сухарей да сушеной рыбы, не­ много денег и благословила в путь. Мужи­ ков дома не было — в тайге, на промыслах. — Спросят где, скажу — не знаю, искать ироды не б у д у т ,г о в о р и л а она. Вышли, мы за околицу. Анастасьюшка прижала нас к себе, сквозь слезы заговори­ ла о том, что уйдет и она от рлого мужа и неласковых свекра и свекровушки. — Идите! Храни вас бог, хуже этого, что было, не будет, добрые люди пусть всюду вам встречаются. Идите, детки! Ее добрые слова, ее ласки тронули наши сердчишки, не сдержались от слез и мы. Шли мы и все оглядывались. Долго она еще стояла, мы видели худенькую, добрую жен­ щину с теплым материнским сердцем. Шли молча. Но шагали все быстрее и быстрее, теперь уже боялись оглянуться назад, казалось, будто кто-то нас будет до­ гонять. Но кто? Кому мы нужны? Пройдя больше половины пути, решили передох­ нуть. Присели на валежинку, огляделись, заговорили. Не знаю, как Шурйку, но мне не было страшно на этой лесной дороге. Хуже, а значит, и страшнее того, что было, не будет,— вспоминал я слова Анаста- сьюшки. Вот он, батюшка-Иртыш! Знакомая до­ рога — в голодную годину пробирались мы в эти отдаленные места по его холодной серой ряби. Где-то там, под городом Ново­ сибирском, а может, в самом городе, живут наши братья. Ничего неведомо ни нам о них, ни им о нас. Надо добираться до родины — до станции Каргат, возможно, там что-ни­ будь прояснится. И мы добирались. Сначала пароходом до Омска, потом поездом до Каргата. Пароходом на этот раз проехали с меньшими муками, чем тогда, в двадца­ том году. Ходили пароходы намного бы­ стрее. Ехаяи мы, конечно, без комфорта. Билеты у нас были то.пько до Тары, до Омска денег не хватило. После Тары мы вы-