Сибирские огни, 1985, № 4

леющей научностыо, унифицирует неповто. римость индивидуального творчества разных художников^ рассматривает любой творче­ ский акт как сумму приемов, якобы легко поддающихся логической «расшифровке». Отсюда — решительное стремление изучать литературный процесс с непременным его моделированием под углом всевозможных схем и концепций, зачастую убивающих «душу .живу» художественного образа, ни­ зводящих искусство слова до уровня «фор- мализаторских приемов». И хотя в книжном варианте А. Байгушев )отатью подсо.кратил и кОмпозицио.нно пере­ строил, однако коренные теоретические рас­ суждения и постулаты оставил неизменны­ ми — именно они-то и вызывают решитель­ ное возражение. В статье, включенной в сборник «Критика и время», А. Байгушев глав.ное внимание уделяет современной прозе, рассматривая • ее с несколько странных позиций. Еще бы: зачислить В. Белова не просто в разряд пи- сателей-экспериментаторбв, а в число экспе­ риментаторов «по Э. Бенвениету» (француз­ ский теоретик-лингвист), П. Проскурина — в .основатели современной мифологической прозы, увидеть неоромантическим роман М. Алексеева «Драчуны», а в «Мгновениях» Ю. Бондарева — язык и стиль, о которых... «мечтал Иван Бунин»,— все это не может не вызвать удивления. Но попытаемся взглянуть на статью спо­ койнее. Как и следовало ожидать, разговор по су­ ществу критик начинает с прозы «деревен­ ской» — общепризнанного выдающегося яв­ ления в современной литературе, полагая, -что эта проза «стала, естественно, первой фазой отражения восходившей Н'ГР». Но нам представляется; .что до А. Байгушева феномен «деревенской прозы» воспринима­ ли несколько иначе, считай это явление за­ кономерным развитием традиций отечествен­ ной прозы с пристальным вниманием к судь­ бе человеческой как к судьбе народной. И заслуги «деревенской прозы» видели не в открытии «структурной устойчивости», как считает А. Байгушев, а в том, что она, по справедливому замечанию Ф. Кузнецова, «с таким вниманием исследует глубинные залоги народной нравственности, закономер­ ности внутренней жизни души народа, этой мерой поверяет человеческую ценность сво­ их героев» (цитирую по широко известной статье Ф. Кузнецова «Судьбы деревни в про­ зе и критике»). Длинно и не очень внятно рассуждая о «языковых срезах», о современных лингви­ стических открытиях, исключив «Последний поклон» В. Астафьева и «Кануны» В. Бело­ ва из «деревенской прозы» (по мнению кри­ тика, эти' произведения следует отнести к «прозе нового Времени»), А. Байгушев за- тем'делает такое «открытие»: «При современном мышлении скучно-по­ следовательное изложение вступает в яв­ ную диспропорцию с «уплотненностью» вре­ мени В современном мире». И посему спасе­ ние прозы либо... в попытках создания ро­ мана В новеллах, как у В. Астафьева в «По­ следнем поклоне», лйбо — в использовании речевой структуры по рецептам упомянуто­ го фрацузскРго лингвиста Э. Бенвениста, чем, по мнению критика, давно пользуется В. Белов. Вот так. А деревенская проза «в своем «классическом виде»... увы, ухо­ дит»,— резюмирует критик. К счастью, современная литературная си­ туация складывается не по моделям автора «Романтики соаременности»: произведения, наследующие традиции отечественной про­ зы, появляются и будут появляться, и надо полагать, никогда и никуда «не уйдут», пока жива русская речь, пока мы помним Пуш­ кина и Гоголя, Тургенева и Толстого, Д о ­ стоевского и Лескова, Чехова и Бунина, Горького и Шолохова, Леонова и Платоно­ ва,— подтверждением тому новые произве­ дения М. Алексеева («Драчуны»), Е. Носо­ ва («Усвятские шлемоносцы»), И. Акулова («Касьян Остудиый») и ряд других. Рассуждения автора «Романтики совре­ менности? о мифологической прозе и ее «метаморфозах» тоже оставляют чувство недоумения. Я, например, перечитав повести П. .Проскурина «Тихий, тихий звон» м «В старых ракитах», и после «разъяснений» А. Байгушева воспринял оба произведения как чисто реалистические, не узрев, в них ни­ какой мифологизации, несмотря на отме­ ченные критиком «по-шопеновски 'прозрач­ ную атмосферу» первого и «сугубо симфо­ ническое построение» второго. Но даж е ес­ ли в стилистике названных яовестей П. Про­ скурина опіущается «музыкально-романти­ ческий ключ» (согласимся в принципе здесь с А. Байгушѳвым), то почему из,этого сле­ дует делать вывод, что «Петр Проскурин написал нечто вроде .-современного мифа»? А. Байгушев, ссылаясь на авторитет Горь­ кого, утверждает, что «стилистика мифо- .творчества — типично романтическое прояв­ ление в прозе». Согласимся и с этим. Одна­ ко далеко не всякое «романтическое прояв­ ление в прозе» ведет к мифотворчеству — это аксиоматично и не нуждается в доказа­ тельстве... - Много путаного, нейразумительногЬ ' в рассуждениях автора «Романтики современ­ ности» о так называемой «неоисповедаль- ной» современной прозе, яркими произведе­ ниями которой критик считает, в первую очередь, повесть «Фигура» В. Сикорского, романы «Час разлуки» О. Михайлова, «Сам­ шитовый лес» М. Анчарова, «Когда же мы встретимся?» В. Лихоносова, повесть «Стра­ ницы памяти» В. Марченко. Все ссылки критика на «пресс ПТР» и другие «элемен­ тарные катастрофы» отдают надуманностью, и мало соотносятся с истинными прболема- ми названных произведений... Наконец, относительно рассуждений А. Байгушева о том, как .научные открытия прорицают «прозу нового времени». Обращаясь к таким заметным произведе­ ниям последних лет, как первая часть рома­ на Г. Маркова «Грядущему веку», «Драчу­ ны» М. Алексеева, «Корни и крона» В. Ко­ жевникова, «Годы без войны» А. Ананьева, критик полагает, что каждый из авторов названных произвёдний «по-своему попро­ бовали новый, неоромантический принцип, согласно которому рассказ ведется как бы в сместившемся, времени. Кроме времени формального, например, в «Драчунах» все время присутствует и второе, «вселенское» время... Романтическое «вселенское» худо­ жественное мышление вошло в эти романы, современная относительность времени обре­ ла свое высокое художественное выраже­ ние».