Сибирские огни, 1985, № 4

«Вот уже секира при корени древа лежит; всякое древо, не творящее плода доброго, посекаеьио бывает и во огонь вметаемо». Растекаясь мыслию по древу, Боян собирал книжную мудрость. Аналс'ичное мес­ то в «Молении Даниила Заточника»: «Я, княже, ни за море не ездил, ни у философов не учился, но, как пчела, при­ падая к разным цветам, собирает мед в соты, так и я по многим книгам собирал сла­ дость словесную...». То есть Даниил Заточник тоже растекался мыслию по древу— «аки пчела падая, по розным цветом». Другой вариант «Моления»; «Я ведь не в Афинах возрос, не от философов научился, но был как пчела, припа­ дая к различным цветам и оттуда собирая сладость словесную...». Упоминание про книги здесь отсутствует, однако нетрудно догадаться, что цветы, которые содержат сладость словесную, мысленную, духовную,— это книги, книжное учение. У Епифания Премудрого о Сергии Радонежском сказано, что он «паслъ еси... словесных овец на злаце разумнемъ». Пасти словесных овец на злаке разумном — наставлять подопечных книжной мудрости, напитывать их книжным учением, за­ ставлять их растекаться мыслию по злаку разумному. 5 Автор говорит, что когда Боян хотел кому-либо песнь творить, то растекался мыслию по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облаками. Из этой фразы следует, что растекание мыслию по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облаками есть не сам процесс творения песни, а только его Неко­ торая предварительная ступень: аще хотяше — если хотел, собирался, намеревался, готовился. Боян еще не творит свою песнь, он еще только намеревается, готовится, хочет приступить к этому, и для того, чтобы сделать свое желание исполнимым, на­ страивается на соответствующий лад. Прежде, чем начать творение песни, он расте­ кался мыслию по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облаками. Это был іінутренний настрой песнотворца. Лишь после этого Боян начинал творить песнь: «Тогда пущашеть 10 соколовь на стадо лебедей» — воскладал десять вещих перстов на живые струны. Когда «когда»?— После растекания мыслию по древу, волком по зем­ ле, орлом под облаками. Нынё эта деталь почему-то ускользает от внимания исследователей. Однако ■первые комментаторы «Слова» хорошо ее чувствовали. Например, еще в 1805 году А. С. Шишков писал: «...Когда Боян воспевать кого хотел, растекался мыслию по деревьям, по лесам, носился воображением по земле, как рыщущий за снедию серый волк, парил под облаками, как сизый орел, везде смотрел, искал, собирал, чтобы на­ полнить ум свой и обогатить воображение, дабы потом, взяв лиру, ьюзгласить на ней песнь громкую. Какой великолепный приступ!» («Сочинения н переводы, издаваемые Российской академиею», ч. I, кн. 8. СПб., 1805). На какой лад настраивался Боян, когда хотел кому-либо песнь творить? Что искал он своею мыслию, гоняя ее по древу разумному? Автор сам отвечает на этот вопрос; «Помняшеть бо, рече, първыхъ временъ усобице». То есть Боян обращался к истории, искал в прецедентах первых, прежних времен примеры, необходимые для данного случая. Мысленным древом, древом исторической мудрости, древом познания добра и зла была летопись' «Повесть временных лет»,,описывавшая «първыхъ віременъ усобице»—; битвы и всякие другие события начальных лет существования Русской земли. Это была книга «старых словес» — поведенческих- норм в назидание нынешним и после­ дующим поколениям князей. Ее герои — Ярослав Мудрый, Мстислав Храбрый (брат Ярослава), Роман Красный — являлись мерилами деяний современных князей, выражая собой ценностно-иерархическую категорию прошлого, старого, золотога Итак, у Бояна, как и у всякого песнотворца, был подготовительный этап. Сочи­ нение песни, «трудныхъ повестий» требовало обращения к письменным или устным источникам, содержавшим исходные оценочные критерии; с каких идейных позиций