Сибирские огни, 1985, № 3

А совсем рядом, все те годы был Сашка, добрый друг, верная душа, что поцеловать ее хотел у калитки, но она не позволила, потому что какой же из Сашки — единственный человек на земле? Просто мальчик с улицы Железнодорожной! Не говоря уже о другом соседе справа, что стоял за штакетником, в неснятом после смены синем замасленном кителе железнодорожного образца. А она мимо ..летела, мимо, в белых спортивных тапочках и носочках! А может быть, стоило оглянуться, тогда еще? А потом, в целинную осень, когда лежала она ничком на скошен­ ной куче соломы за бригадным станом, сыростью, тянуло , от ночного колка, и пыталась задушить в себе рыдания — не потому, что-таким уж внезапным ударом была для нее Юркина свадьба, а о собственном своем одиночестве; ни одного близкого человека не было тогда подле нее, и даже на расстоянии, на той огромной Родине, куда она рвалась, стре­ милась и приехала. И тогда он подошел к ней, не в тот вечер, а чуть позже, но не в этом дело: человек большой и щедрый по-настоящему — Сергей Усольцев. И она не отказалась от него, в страхе и беспомощ­ ности, хотя с самого начала знала, что это — не ее человек на земле! Или тоже не сумела понять и разглядеть? Или ложью была вся теория эта — о единственном? Или не тот смысл в ней, что понимала она? Не уберегла. Не удержала? Не посчитала нужным! Не смогла? И все списала за счет различий корней; сибиряк из села Довольное и она — странная пт^^ца из Китая. «Что тебе, русских было мало?» — слышала она, как сказала его мать — старая крестьянка,' когда он привез погостить ее домой, после свадьбы. И эта случайно услышанная фраза из-за цветного полога в горнице, где ночевали они (она просну­ лась и лежала одна в потемках, а он, видимо, встал раньше и говорил с матерью на кухне), ударила ее и внушила понятие розни, и потом стала как бы объя*снением и оправданием того, что произошло. Возможно и так: не мог, не хотел принимать в ней осколков хар­ бинского детства, за что держалась она поначалу, еще не приобретя нового, что сидело в ней отдельными словами и понятиями. Он шутил над этим, беззлобно, но обидно, по-мужски пресекал, потому что она — жена его и должна быть такой же, по образу и подобию. А она не мог­ ла. Или просто не любила? И в этом все — неумение, нежелание? Позже она поймет — что это значит, любить человека, принимать его полностью, со всем миром души, как свое продолжение. Это придет и останется в ней, как опыт чувств, как прозрение. Но тогда, вначале, ничего это не было свойственно ей в самолюбивой женской слепоте! Немудрено — потерять... Профессия позволяла, заставляла ездить. Только входило в прак­ тику то, что называется ТЭО,— изучение, обследование района строи­ тельства, экономобоснбвание... Это' было ее дело, и она не могла иначе, а в те первые годы врастания в эту землю — особенно. Он шутил поначалу: «Моя путешественница», пока не было Димки. Ворчал; «Что это за жена, которую вечно куда-то несет». Поставил, ультиматум: «Давай увольняйся, или нам не жить!» И он не был человеком злым или деспотичным, отнюдь! Или столь темным, чтобы не понять веления времени и страны. Белозубый бог бригадного стана, и потом, когда она все-таки увезла его от берез и па­ хотных полей, лицо Сергея смотрело с доски ударников у проходной, красивое той мужской твердостью черт, что свойственна не только пла­ катам, но просто русскому человеку со времен киевской Руси. Но • жена — его жена, и тут он был непреклонен: «Нечего таскаться неведо­ мо где, по месяцам, когда дома ребенок! Валяться, с чужими мужиками вровень, йа тулупах, по чужим избам! Знаю я эти ночлеги!» И это не было ревностью или недоверием к ней, просто не совпадало со святым понятием матери.ц жены, вложенным в него с генами всех предыду­ щих хлеборобских поколений, и он пытался привить их ей, неуклюже, в меру своих возможностей: «Все эти партии, экспедиции — дело холо- 86