Сибирские огни, 1985, № 3

ворил ей то, что, наверное, не мЪг сказать никому из своих близких, здешних: «Мы теряем себя в наших детях. У нас нет продолжения. Только сегодня — есТь, спать, одеваться. Еще одна, поездка на Гавайи. Еще один дом — как мало оказывается для результата! И это наша беда! Хотя вам просто не понять этого!..» Гаррик вышел с огоньком сигареты на изумрудно освещенную лу ­ жайку и стал искать их — звать в дом. Стол к чаю накрыт. Лиза изго­ товила три сорта сырной пасхи — заварную, топленую, шоколадную. — Давай, я украду тебя, дня на два, на Голд Кост,— сказал Анд­ рей.— От всех родственников. Напоследок искупаться в океане. Хочешь? Еще бы она не хотела! А как же — Андрей? Человек, который ждет ее слова. Или уже не ждет, догадавшись по умолчаниям, что не может она ответить категоричным «да»? Или считает, что им просто не уда­ лось еще поговорить в этой пасхальной карусели? И от того — пригла­ шение на Голд Кост: «Давай, я украду тебя...». Положа руку на сердце, если не океан, великий и всепоглощающий, оставлять который больше всего жаль ей на этом полушарии, если — Андрей? Хотелось бы ей просто провести с ним день, без относительно принятого решения? «Я бы сказала — да!», как непривычно и, видимо, на английский манер, строит фразу сестра Наталия. Потому что во всей этой сутолоке встреч ровное спокойное тепло идет к ней от Анд­ рея — прислониться и помолчать... Или потому, что это тоже — мальчик с улицы Железнодорожной? Как же могло получиться, что на конец жизни, на лятидесятом году, она оказалась перед выбором женской своей судьбы? Или все предыдущее было крушением, если посторонний в общем-то человек, о котором она не знала и не помнила четверть века, одним разговором •привел ее рсли^не в смятение, то к раздумьям, во всяком случае? Кто, кроме нее самой, повинен в том, что все свои женские годы она летала, словно на вершок от 'земли, на свет далекой звезды, принимая за действительность желаемое, не различая того, кто мог стать живой реальностью? Может быть, те книги, что читала она с отрочества, взахлеб, те стихи: «Я — немного романтик, я упрямо мечтала, чтоб была наша жизнь, словно трудный полет, чтоб все время — дороги, чтоб все время — вокзалы, чтоб работы — невпроворот...» Так и сделала она себе жизнь — по тому стиху, как оказалось в итоге: дороги-вокзалы и вечный поиск одного-единственнрго человека на земле! И как идеально вписывалась в теорию «дорог и вокзалов» странная их' и смешная, чуточку полудружба-полулюбовь с Юркой, когда всё вместе — дела и мысли, золотой значок .члена Организации на одинако­ вых черных тужурках, стук колес по широкой маньчжурской колее, составы, развозящие на практику,— восстановление разрушенных го­ миндановцами мостов на Сунгарй Второй, портовые сооружения в Ганьчиндзы... Одного только, видимо, нр было в том придуманном родстве душ — подлинности, глубины чувств, извечного начала жизни на земле! Отто­ го, наверное, и взорвалось все и завертелось однажды. У Юрки — пер­ вой мужской страстью к женщине, воплотившей в себе извечно пре­ красное,—'к Ирине; у нее — неосознанным еще толчком: рыжий затылок Илюшки, локоть рядом на столе, на лекциях, песок рыжего' сапога,' взметнувший ворох сухих листьев. И опять-таки —одни внешние признаки облика, без понимания сути человеческой. (Вот она как обернулась — суть, вчера на заутрене!)