Сибирские огни, 1985, № 3

Подошел-к ней человек, которого она не знала, но его отец работал вместе с ее отцом в Харбине — и видел ее в церкви и узнал, хотя помнил . еще девочкой. Он сообщил это все вперемешку с обычными вопросами для отъез­ жающих: когда ваш рейс, как вам понравилась Австралия? И еще: — Отец видел вас вчера у заутрени, знаете, что он мне сказал там? Посмотри на эту. женщину. Я знаю, о чем она сейчас думает. О заутре­ не в пятьдесят четвертом, когда был объявлен отъезд на целину. Ска­ жите, он угадал? Что она могла сказать ему, если быть честной? .Стоя в той золотом насыщенной духоте, уж прямо так о той заутрене она не думала, она думала об Илюшке Фролове — как могло получиться, каким он стал, и что же такое она могла проглядеть в нем в мх молодые, горящие годы? Но, несомненно и подсознательно, та заутреня пребывала в ней, не сама по себе, потому что она не была там и не видела, а перелом, что сопутствовал заутрене, камень поворотный при дороге; вы направо, мы — і^алево, и что органично Связано было с темой Фролова. ...Ночь была синяя и свежая. К заутрене она, конечно, не пошла, пошла одна мама. Она стояла в столовой у стола и гладила парадные скатерти (жди завтра гостей — при всем идейном настрое, никто из ребят не откажется от куличей и прочего, пасхального). Она гладила, и на душе было странное и вроде бы беспричинное состояние угнетен­ ности и пустоты, как предчувствие перемен, хотя она и не верила во все это, как человек прогрессивно мыслящий. В синеве по городу бухали пасхальные колокола: «Бам!» — на Алек­ сеевской церкви. Отвечал кодокол с Пристани и в Новом, городе — с кафедрального собора, И то ли эта набатная медь, то ли собственное — окончательная уже потеря Юрки — угнетали ее... И когда вдруг неожиданно, раньше времени пришла мама, села против нее к столу и руки уронила, и заплакала, она ничего не поняла еще. — Ты уедешь, теперь ты непременно уедешь! — говорила мама в отчаянии от крушения чего-то своего, взрослого, до чего ей давно уже не было дела в эгоизме дел юности — дружбы и любви. Оказалось, в самый торжественный момент вместо «Христос воскрес!» отец Николай остановил службу, на амвон взобрался малень­ кий, но деловитый председатель местного отделения общества граждан СССР Пехтерев и объявил: всем желающим разрешен выезд на цели­ ну. Запись — срочно, до двадцать шестого апреля! Как же не помнить ей ту пасху, последнюю в истории города, з а ­ вершающий штрих всех долгих лет восточной эмиграции! Потому что после нее уже практически не существовало русского Харбина, ібыл Харбин отъезжающий, на части раскалывающийся, ликующий и враж ­ дующий, плачущий на прощаниях. И без чувств падающий на перронах, как ее мама. Только она этого не знала и не видела. Она висела на подножке отходящего вагона, вся сияя , белой спортивной блузкой, ‘ и пела: До свиданья, мама, не горюй! На прощанье сына поцелуй!.. Через сутки будет граница — взлет души, испытать который дове­ лось не каждому... А для них, для тех, кто уже уеКал сюда (документы в кармдне, только ДОБ * не дает выезда), для них та пасха была как последняя дверца в стене — остановиться, повернуть, может быть? Еще не поздно. Потому, верно, посторонний ей пожилой человек .вспомнил ту пасху, увидев ее на заутрене,—: о себе вспомнил,,как'МОГЛО быть и как ■не стало. Теперь его сын, сидя с ней рядом на корнях большого дерева, ■го- ' Д О Б — Департамент общественной безопасности КНР. ' 84