Сибирские огни, 1985, № 3

обтянутой кожей спинке сиденья и заснуть. И даже к плечу Андрея — рядом. Ничего ей не надо больше — усталость, когда сон граничит с обмороком. Говорят, это признак совместимости, когда можно вот так чувствовать себя подле человека — легко, как с самим собой. Может быть, может быть... Или, наоборот — равнодушия? — Не томи себя, засни немного, пока мы едем,— говорит он.— Замотали они тебя... (Они — это «инженеры и жены инженеров» в Сид­ нее, это родные, все вместе взятые)/ Может быть... Замоталась она, и правда, в эту неделю предпасхаль- ную и еще раньше; и еще раньше... Скрип тормозов и скрип песка-гравия.на въезде к дому дяди Мак­ сима, окна— квадраты светгГ в ночи, стол праздничный, как некогда у бабушки, на улице Железнодорожной: столбы куличей под салфетка­ ми, яйца крашеные, как .цыплята, в живой травке проросшего овса (или у них тут иная трава?), а в вазе — не те гиацинты, пасхальные, что в северном полушарии, а единственно австралийский, на жар-птицу похожий, летящий цветок — клюв зеленый, перья красные. Тепло семьи за ночным столом, за белизной скатерти, в .матовой светлости чистых стен (открытки поздравительные с английским текстом приколоты гирляндой к шторе из нейлона)., дядя Максим в торжественном черном галстуке|_ «Ты же скоро уедешь! Ты — моя красавица...» И Андрей, принятый в круг семьи безмолвно. Или они сообща допускали для нее вариант — остаться? Действительно, останься она здесь, и приедут ро- •дители, и все будут в сборе — что еще нужно для семьи? Тетя Валерия так и. высказала ей сплеча на днях: «Константин мог быть здесь, если бы ты не увезла его с собой в Россию!..» — Может быть, выйдем в сад? — говорит Андрей.— Пока- готовят стол к чаю. Боже мой! Она с трудом стоит на ногах! А видимо, что-то придется сказать.ему, а она все еще не знает — что сказать. Вернее, как сказать то, ч’го нужно? Потому что не так это ясно и категорично: да или нет... И нужны силы и собранность духа, чтобы провести этот разговор. Не сейчас! Наталия спасает ее, сестра, что чувствует настрой души ее, как свой собственный. ^ — Пойдем, я постблго тебе в своей комнате. Снять туфли, снять платье и упасть, почти ничком, на кушетку под окном в сад, под длинньщи полками, на которых Пастернак, Цветаева, Булгаков. И нет Солженицына. Ей уже безразлично, что там, в рассветной столовой, без нее пьют чай со знаменитым тортом «А-ля Павлов», что Андрей, покурив на пороге светлеющего сада, уйдет спать в комнату для гостей с нерешен­ ным и неотвеченным за душой. Пасхальная ночь кончается, наконец-то! • ...А назавтра будет вечер (прием) в доме Гаррика, о котором стоит сказать здесь, чтобы собственно пасха в Южном полушарии уш.та наконец-то из этой книги, предоставив место, другому, главному, что нужно сказать еще напоследок — о достоянии душ человеческих. Пасхальный прием для друзей-архитекторрв в доме брата, что так похож на нее лицом — родная кровь и которого зовут дома и в своем кругу Гарриком, хотя по существу он — Георгий. Того самого «между­ народного» брата, что на своем сереньком «ситроене» с загородкой ба­ гажника на крыше и с Антошкой, болтающимся на заднем сиденье в подвесной колыбели, проехал насквозь Европу, специализировался в Гренобле, фотографировал фасады Рима, в то время как Антошка гонялся за голубями на всемирно известных площадях, в Москве стоял в сожалении перед сносимыми домиками Замоскворечья: «Какая уни­ кальность! Неужели не жалко ломать это? Если бы я мог увезти с со- бой такой домик со ставнями?» Гаррик, что прекрасно знал музыку изучал, помимо университета, социологию и мог говорить с мягким юмором об интереснейших вещах! Только не с ней, к Оожаленигс 82