Сибирские огни, 1985, № 3

Бам! Через дорогу, по ту сторону магистрали, ударило на соборе, в провале ночного города. Странно не вяжется этот звук, голос россий- ских-колоколен, с влажным хлопаньем.листьев фикуса в саду у тетушек, крупных и мясистых, как ладони, и со всей этой ночью, по-тропически черной и жаркой, как остывающая духовка, в сладковатых запахах гудрона, бензина и эвкалипта. • , . Как не похожа эта на те пасхальные ночи" в северном полушарии, что были в начале ее жизни безотносительно к «вере в бога»— просто праздник семьи и весны. Совсем давно, когда после страстной недели наконец-то засветится дом крахмальным полотном и красной лампадкой в комнате бабушки, и, глядя на зеркально-глубокое от темноты окно, только и ждешь этого первого удара на колокольне, чтобы идти подле взрослых, осторожно ступая башмачком по невидимой и корявой улице Железнодорожной, и белый кружевной шарф — на маме, в потемках, как нерастаявший снег... Зябкая свежесть апрельской ночи проникает в тебя, и от того ли легкость особая в походке и дыхании, или так уж невыразимо прекрасна эта ночь, высокой синевой в чистых холодно­ ватых звездах! Позднее, в юности, когда она была уже идейной и борющейся со всей этой религией 'и, конечно же, не могла идти по ночному городу к заутрене, ходила одна мама, сама по себе оставалась апрельская ночь — черный рисунок голых ветвей на более бледном небе, гфиближенность дальних звуков — стук поездов и лай собак и щемящая душу откры­ тость весенней земли, кое-где тронутой поздним ледком на лужах... Такой была та, последняя, в пятьдесят четвертом, когда объявили отъезд на целину... И в том городе в Сибири, откуда приехала она сейчас и где, вовсе оторвавшись от основ христианства, пасха, к удивлению ее, все еще продолжала жить в народе, наряду с масленицей, в основном, в приме­ тах вещей — вербочками на базаре или массовой закупкой яиц, пас­ хальная ночь для нее уже не выделялась чем-либо от прочих, равно прекрасных, апрельских, со стылым холодком после зимы, высвеченных чистыми звездами и. чистыми — к Маю — окмами высотных дош зв.квар- талд, за которым'и идет ещё бессонный телевизионный хоккей. Только вдруг давала о себе знать сонмом старушек определенной категории, на ночь глядя забивших общественный транспорт: «Надо же, завтра — пасха!». ...Пять замшелых ступенек вниз в проулок, слепой после ■света гостиной ■детушек. Семь минут й душном замкнутом пространстве м а ­ шины — качание на спуске и повороте. И вот оно — зрелище русской церкви в Австралии — кадр, врезанный в панора'ку спящих домиков. Светящийся кубик во мраке, в косых переплетах окон под старину, крест в лампочках над круглым шатром кровли. А вокруг—щвижение медленное машин, фарами ощупывающих почву)» заезжающих на стоян- . ку, целое стойбище машин на пустыре за церковью! И людиу— дамы .в длинных платьях, в накидках из меха (хоть и жаркая.ночь, но когда же. надеть свои меха, как не к заутрене!), в блеске драгоценного чего-то, в темноте — не разглядеть, и мужчины с белой контрастностью сорочек стоят, говбрят, внутрь не торопятся, выстаиваются неспешно в кольце по внешнему периметру церкви — ждут крестного хода. А пока там 'что- то поют, и свечки горят внутри, здесь, под плотной чернотой неба, те ­ чет речь, как на светском рауте,— пополам русская и английская. И тут же — вкраплением в пожилых — молодежь, во всей своей сезонной об­ наженности: шорты-сарафаны, русская девочка — зять-австралиец, стоит, пожевывает челюстями с независимым лицом, держит жену за руку. «Мои дети,— знакомит с ' ними дама-родственница.— Он ничего не понимает, но не оставишь же одного дома, берем с собой к заутрене!» И еще пара, в том помещении за церковью, где святят куличи, где яркий свет, длинные .столы и огонечки свеч, вставленных в глазированные горбушки, сидят на скамье у стены, обнявшись, он неуловимым чем- то— из русской семьи, она — иностранка, но почему-то — в русском ' ' 78