Сибирские огни, 1985, № 3
'(тетя Лида — большай, добрая, мягкая, пепельно-седая, и тетя Вале рия:— величественная, как Екатерина Вторая, сиреневая стрижка, б ала хон смелых тонов, крупные серьги, крупные бусы) и в очередной раз решает для себя проблему меры поступков своих в этом мирте: не оби деть тетушек и не уронить собственной сути в угоду обстоятельствам. Одна с непокрытой головой, вопреки окружению. И не может сделать того, что ждут от нее тетушки,— тоже подойти и приложиться губами к «плащанице»! Пасха в южном полушарии (иностранная идет еще, русская — на подходе). Плавятся на жаре шоколадные яйца и зайцы. Чуть-чуть схлынул праздничный покупной ажиотаж, но в плотной толчее все еще не подойти к прилавкам — подарки, подарки (так принято здесь) в прозрачных пакетах, в коробках с бацтами. В самой круговерти при входе в «Вулворт» стоит, тесно прижавшись, п а р а— оба длинные, в штаны из вельвета затянутые, светловолосые, только у девушки грива подлиннее — до пояса, и целуются долго и невозмутимо, словно они од ни в лесу, а толпа обтекает их, не реагируя, словно это просто цвету щее дерево! (Пасхальный ритуал или принцип — жить кому как нравится?) ' Лиза и тетя Жени мечутся на своих машинах в поисках лучшего творога; праздничный стрл— о, это вершина, престиж и плацдарм со ревнования! И она вместе с ними сходит в бесконечные продуктовые подвальчики, слепящие от яркости света и броскости красок — этикеток, тюбиков, б^нок, сквозь стекло просвечивающих плодов земли, пре вращенных заманчиво в массы неизвестного назначения,— не прочитав, не уяснишь! Правда, кто-что и в натуральном виде лоснится розовым жиром, тончайшими лепестками нарезаемое по указанию покупателя! И запах, запах, характерный для чужой еды, который она различает уже, преследует ее в сю дун еобъ яснимы й , приторно сладковатый: коко- , сового масла или специй, неизвестных ёй. Или вовсе без запаха — стерильно-сливочная белизна, отвешенная в шуршащий пергамент для тети Жени! Натурального бы, с коровьим духом, молочка, и пить, не з а думываясь, сколько это стоит... В доме дяди Максима моют все. вплоть до потолка, и пылесосят кремовые полы. В кухне, не такой модерновой, как у брата Гаррика, но все же вполне оборудованной, на большом центральном столе сооружается по маньчжурским рецептам торт «Микадо» и австралий ский «а-ля Павлов», сочиненный и поднесенный в честь приезда совет ского балета — нечто растекаемое, воздушное, в зелени мякоти папайи на поверхности. А рядом, в саду дозревает тоже тропический фрукт, на голом, похожем на пальму, стволе — грушевидный, размером с тыкву, крокодильего цвета («Как жаль, ты уедешь и не попробушеь!») И солн це, солнце безжалостно сушит решетки из мелких досточек, так что краска шелушится под рукою. В доме Гаррика срочно вставляют зеркало в ванной комнате. И вы стилается кирпичом дорожка — будут гости, австралийцы и родствен ники. И опять все расписано наперед по часам, получается — пасха, каким бы она ни была главным праздником, отнимает сістаток дней ее в Австралии... Оглядеть бы последним взглядом океан. И посидеть на песке где-нибудь — попрощаться... — В каком платье ты пойдешь к заутрене? Мы приготовили тебе длинное розовое, у нас так принято — к заутрене в длинных платьях! Милые тетушки! Они помнили и любили ее еще в те времена, когда «малышом годовалым она висела на руках у них смешным человечкбм и махала им вслед ладошкой в минуту отхода их поезда Харбин — Д ай рен (чтобы потом, пароходом — в Австралию), и от того сегодняшняя их нежность к ней и забота без интервала времени и разделенности. Прав да, в глубине души онд подозревает,, что устали они порядком от ее «светской» жизни. Придут с визитом к пасхальному столу такие же старожилы из Вуллангабла, а тут — ее чемоданы недопакованные, вещи купленые и дареные, даже Юлькина шкура кенгуру проветрива- 72 ,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2