Сибирские огни, 1985, № 3

что не сильно спешила приложить печать к его индивидуальной визе? Мало ли что... Время было такое, И от того — оскорбление недоверием и толчок на другую стор.ону? Или просто никто не знал его истинной сути. Или это она ничего не знает, чтобы судить о нем? И здесь он тоже несет свою пользу политике мира, как тогда там? «Мы здесь нужнее»,— как сказала знакомая дама из Советского клуба в Стратфельде. И воз­ можно, в этом есть смысл, более серьезный, чем показалось ей? И возможно, это сегодняшнее размышление ее о людях «с двойным дном» и придаст, спустя двое суток, на финише малого круга по Австра­ лии, особый мучительгіый акцент тому странному происшествию? Канберра с высоты выглядит, наверное, самой деревенской среди стѳлиц мира. В кудрявую зелень упрятаны коробочки из бетона, совсем крохотным кажется фонтанчик Кука на водном поле Барлей Гриффина и белой свечечкой — монумент-колокольня на мысу, где полсотни бри­ танских дареных колоколов отзванивают в положенное время согласно традиции. Похож на панцирь черепашки распластанный кружок Академцентра. Но главное, без чего нет Канберры,— воздух, легкий, теплом струящийся, воздух пространства в обрамлении синих гор! А потом были вечер и ночь в Канберре, что спустилась быстро, как у нас на юге, когда мягкая и плотная темнота заполняет город, словно наливает котлован до ^раев, по зубцы гор, а выше, дальше еще светится небо персикового цвета, словно нет ночи' по ту сторону гряды, только здесь — даже не шорох, а дыхание невидимых крон на бульваре и огни. Не огни большого города, в мигании и в сполохах, а просто пунктиры фонарей в листве да спокойная подсветка зданий, словно сцена перед началом спектакля. И они шли втроем, под руки к шоппинг-центру по этой улице, от- ■ данной машинами на ночь пешеходам, в почти неразличимой толпе, так же тихо бредущих на отдыхе людей (Канберра — город туризма вы­ ходного дн я ), и ничто не отвлекало их взаимного внимания, наоборот, приближало, потому что нечто похожее было у них в те годы, когда они никуда еще не ехали, а только ждали, что их повезут, и просто дружи­ ли — ночная че{)нота нерусского города, фонари, просвечивающие в листве, и иноязыкая, обтекающая их толпа (не синеджинсовая, как теперь, но тоже синя’я — брючки и курточки из дабы — китайские влюбленные, обнявшиеся, согласно разрешающему это декрету, и ни­ кого, кроме себя, не видящие в эгоизме молодости и национального са ­ мосознания). И Сашка тогда еще не был гнусным предателем, проме­ нявшим Родину на заграницу, и мог с чистым сердцем петь с Юркой в два голоса «Летят перелетные птицы...». А она шагала посреди кругло­ булыжной мостовой между ними двумя, как теперь между Сашкой и Анечкой, и просто была счастлива. Может быхь, этим и объясняется стойкая «память Харбина» у них здесь, потому что была точка и карта, где «...молоды мы были и верили в себя», а совсем не исключительными особенностями данного города. И это могла быть любая другая страна — Гренландия:- «память счастья» в нашем сознании наградит ее теми же качествами! И «память ожидания». А дальше — кто что выбрал, и как дошел, и что кому до­ сталось — выше или ниже той точки отсчета, вот в чем секрет «памяти Харбина». Как не любить, до отвращения, должны были этот самый Харбин, как «город изгнания», их отцы и деды, если «памятью счастья» для них стали колоколенка с картины Саврасова «Грачи прилетели», вишневЫе садочки Черниговщины и прочее, российское, окрасившее сильнейшим чувством Родины домашнее ее детство и, собственно говоря, запрограм­ мировавшее в ней то, что принято называть патриотизмом. И как ре­ зультат — дорога на целину... Значит', в этом и есть причина: кто и что выбрал, вернее, что кому вкладывалось сызмальства в родительском доме в сознание?.. И можно ли тогда вообще винить человека за выбор? А теперь, .через годы, и говорить-тр им, по существу, не о чем, что . вспоминать? И впереди нет ничего — через пару дней она уедет, и уже 53