Сибирские огни, 1985, № 3

Адриатике присущими красками я запахами, до которой ему тоже нет дела... Как же могло получиться такое? И значит, он знает за собой нечто, что не позволило ему вернуться, потому что люди, которые' не знали .за собой ничего, возвращались и проходили все круги недоверия и утверждали свое право жить на своей земле... Бестактным казалось ей расспрашивать; как, что и почему? Только по отдельным его словам и фразам, что вырывались у него, в только ему понятной связи с про­ исходящим, могла она с^опоставить или угадать... Конечно, был плен. И- бараки. Где-то в Баварии, и где он выжил, когда рядом не выживали его однополчане... И в составе части или команды (она не поняла) он дошел до Италии. И чем был отмечен его путь,— вольно или невольно выполняя приказы (видимо выполнял, иначе не дошел бы.„), он не сказал ей, она не могла спрашивать. И уже в конце войны он попал к американцам. Снова были бараки для пленных, только повольнее и посытнее, по-видимому. И он опять оказался нужен, теперь уже аме­ риканцам, потому что умел делать все, что испокон веков умеет рус­ ский мужик— и сапоги тачать, и поварить. И еще, вид«мо, умел то, чему научила его немецкая школа выживаемости... И уже отсюда, из Италии, и не сразу, удалось ему уехать в Австралию... А почему не домой? Им говорили — их расстреляют на границе. Он хотел жить. Тогда — просто жить, после всех неживых, через которых ему довелось пройти... Оказалось, просто жить еще недостаточно. Люди, которые созванивались, чтобы устроить с ним встречу, говорили, что он пьет — горько и безнадежно, и ему нужно было пару дней — прийти в себя, ■ чтобы встретиться с ней. Хотя дом — полная чаша. Деньги есть — руки всегда знали дело и не подводили его. И женщина любит его, если жи­ вет с ним, терпит приступы пьяной тоски. И что еще нужно- человеку в бананово-апельсиновой Австралии? Перед отъездом сюда она была в его прежней семье. И это, пока­ залось ей, обыкновенная семья, каких множество в большом заводском городе Новосибирске. Жена — уже на пенсии. Сын — инженер в КБ того же завода, и невестка — врач местной поликлиники, и внучка — в «са­ дике» — все нормально, и все как у людей. Словно и нет вовсе этой скрытой беды — отца по ту сторону..; Как же она ждала его с фронта, эта женщина с удлиненным, почти иконописным овалом лица, который редко встречается ,в Сибири и бо­ лее свойствен российской центральной полосе? Кричала или онемела от горя, когда получила похоронку — не похоронку: «Без вести пропав­ ший»? А в день Победы, когда весь поселок плясал в неудержной горькой радости, разрыхляя песчаный грунт каблуками? Тоже пляса­ ла, с искаженным от слез лицом, или молча лежала ничком в том сузунском бору, вжимаясь всем своим сильным, красивым телом в опав­ шие пыльные иглы, с которых только-только сошла талая вода? А как жила потом, еще два десятилетия, сотни раз хороня его и воскрешая и потому отгоняя от себя хоть каку^о ни есть бабью судьбу? Сына рсстила, и на флот провожала, и снова ждала, с повторившимся страхом потери, пока не пришел домой такой же крепко-коренастый и лобастенький и повесил на гвоздь бескозырку... Только когда все уже вымерло, утихло и травой поросло, как могильный холмик, и ничего ей стало не нужно, кроме внученьки — теплый комочек, продолжение жизни ее на земле, прилетела с той сто­ роны посторонняя гостья, дама «по туру» и разыскала их, уже в горо­ де, по его поручению. Может быть, не надо бы этого — лишнюю боль души и после стольких' лет неведения жестоко разрывать травой по­ росшее? Но ему-то, наверное, необходимо было сознавать свор продол­ жение на земле — сын... Потому что там, в Австралии, не могло быть уже такого от женщины, тоже прошедшей круги лагерного ада... Только неприютный, солнцем выжженный косогор, где ни единого деревца между похожих на выветренные камни надгробий австралийского клад