Сибирские огни, 1985, № 3

о целине в кругу инакомыслящих, словно нарушила правила госте­ приимства? Лермонтов написал в своей'«Тамани»; «...и зачем было судьбе ки­ нуть меня в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, бро­ шенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие...» Не так ли здесь — мирный круг эмигрантов и она — невольно, в роли камешка «с той стороны»? Только к концу дня и в самом конце Георг-стрит, у подножья того черного, как полированное надгробие, многоэтажного оффиса, на камен­ ной приступочке, где она будет сидеть и есть бесцеремонно сэндвич, завернутый ей на день (чтобы не умереть с голоду), придет к ней чувст­ во протеста: «Кто это они? И кто это — я? И почему мне испытывать перед ними неловкость за себя.^какая я есть — со своей целиной за плечами, со своей страной! Каждый сделал выбор, и правильность его решится по результатам. Даже не в нас, а в наших детях... А пока я в гостях ѵ них, и только. И нужно оставаться самим собой!..» Она не считала себя прежде поэтессой всерьез. Просто писала стихи, когда не могла не делать этого, и просто печатала их иногда, когда стихи получались хорошими. Но была еще ее инженерия, и был сын, и командировки из конца в конец — сколько всего требовало от нее души ежедневно! Может быть, это и помешало ей стать чем-то заметным в поэзии? Или просто не хватило таланта? И неожиданно здесь, на чужеродной Георг-стрит увидит она себя впервые их глазами как бы со стороны, и поймет: «Если они здесь восприняли ее как поэтессу из Советов, значит, так оно и есть це в меру профессионального качества ее стиха, в котором и не разобрались-то они толком, и не расслышали сквозь хриплый микрофон, а в меру права ее говорить с ними от лица страны, права, которого не могло быть у них, потому что они так сделали выбор...» И вместо ощущения допущенной неловкости; что угнетало ее весь день, наступит жалость к ним — людям, которых обошла жизнь в чем- то главном, а для них даже неведомом. Сашка Семушкин и Славка Руденко, Юлька-Юленька, что берет ее со вторника на два дня — показывать Сидней... Мальчики и девочки — от единого дерева веточки... Как же могло случиться с вами такое, что вы живете и радуетесь этому небу яркому, но чужому, красивым домам, своим платьям и столам, накрытым хрустящими от крахмала скатертя­ ми, что вы имеете это за труд, отданный чужому для вас делу, просто за доллары, которые дали вам право иметь машины, дома и платья? Но разве может замкнуться этим круг жизни на земле? И не от того ли, чтобы заполнить неосознанную пустоту,— сборища однокашников перед пейзажем с шишкинскими мишками и в чужом гольф-клубе, где играют раз в неделю русский романс «Ямщик, не гони лошадей»? И самое страшное, что невозможно объяснить им ущербность их, потому что они Живут и радуются... А вообще-то можно понять эту даму из газетки «Единение». Поду­ мать только: советские стихи прямо под орлом-символом, возмущенно свесившим вниз два своих изогнутых клюва? Кстати, о газете «Единение». На серой бумаге, русским шрифтом отпечатанный листок валялся по столам в домах, почти всюду, где ' ей довелось бывать. Даже тетя Люба и тетя Валерия выписывали его, по­ тому что в нем публиковались известия о всех знакомых, свадьбах и , похоронах, а тети, естественно, хотели быть в курсе дела! Но наряду с этими свадьбами и похоронами и с объявлением, при­ зывающим записываться в тур по Китаю, в город Харбин, «по следам нашей юности»,— статья по материалам судебного очерка «Литератур-, ной газеты», где все верно по датам и фактам, но как, но как это подано! Чья-то рука кромсает и клеит клевету. И чья-то рука платит за это. Не та ли вездесущая фирма НТС — международный центр антисоветизма? И когда она придет к этому мысленно, на каменной лесенке у черно