Сибирские огни, 1985, № 3

'рн, Глыга, дошутишься, докаркаешьея? Что здесь присосался? Работы другой нет?» — «махнул в сердцах рукой и, сжимая кулаки, как был в спецовке, пошел в сторону вок­ зального'ресторана». Ну, а после такого и вовсе кругом виноват, в результате — «по собственному желанию». Что ж е, дрогнули мужики, спасовали, смалодушничали? Формально вроде бы так. В литературе от положительного героя или, до крайней мере, от героя, сражающегося за правое дело, ждем мы другого; чтобы драл­ ся он д о «последнего патрона», шел бы на дыбу и на плаху. ' Но в жизни-то, увы, не всегда такое увидишь. К тому ж е есть в ха­ рактере русского человека одна особинка — ее-то и уловил автор: он, русский человек, когда за другого надо повоевать, до конца пойдет, д о этой самой «дыбы»; а вот когда самого себя от несправедливости защитить надо бы — махнет рукой: «Горите вы синим огнем!» Буняков и Глыга, получается, проигра- ли — каждый свою схватку. Но повесть Вильяма Озолина не о побеж- дениях — о победивших. Буняков и Глыга выиграли. П режде всего выиграли самих се­ бя: не «вабнчевали» по ресторанам и пив­ нушкам, хотя так легко можно было за­ скользить по этому, смазанному «рассыпу- хой», пути; не убежали с острова, «ничто не сломило их убеждения, что справедливость выше угодничества и что сам черт тебе не брат, если рядрм есть верный друг». «Чер­ ные утки» — они прорвались сквозь «снеж­ ные заряды» к «чистой воде». Буняков уходит работать в рыбацкую многотиражку. И это не бегство в тихую заводь: в море надолго отправляется плав­ база с работниками управления тралового флота на борту — затевается интересный производственный- эксперимент, а коррес­ пондента, чтобы осветить его, нет. Проиграв­ шие остаются Ъ редакции областной газеты. Там решили вопрос о восстановлении Буня- кова на работе, зовут его обратно, но Вале­ рий Иванович не хочет казнить побежден­ ных своим присутствием, напоминать им о их малодушии и предательстве. Вместе с Буняковым уходит в море и Дима Глыга, специалист по дизелям. Чири­ ков доел его, да не сломал. Остался этот «победитель» на берегу, в собственном до- ,мишке на краю железнодорожного поселка, с мелкими своими шкурными интересами, презираемый, как и прежде, всеми работяга­ ми. В самом начале повести Буняков говорит одному своему коллеге: «Черные утки, Гри­ ша, это судьба. ...Они никогда... никогда не улетают от этих берегов». И чуть дальше: «Черные утки — это порода». О людях такой судьбы и такой породы, никогда не покидающих родных берегов, не сгибающихся под ударами судьбы, повестб Вильяма Озолина. Я испытываю большой соблазн — погово­ рить отдельно о языке озолинской прозы. Увы, размеры рецензии не позволяют этого сделать. Ограничусь хотя бы общим впечат­ лением. Поначалу его манера вести повест­ вование вызывает некрторое недоумение: уж больно раскованно, запанибратски как- то, с необязательными вроде бы отступле- ния.ми и балагурством — словно идет «треп» в матросском кубрике. Или — вот образ по­ красивее — разыгралась беспутная остров­ ная метель: дует справа, дует слева, вдоль и наперекосяк, несет посторонние включе­ ния, эти самые «рябиновые картечины». И даж е возникает догадка — не в пользу автора: ага! вырвался человек из-за строгих кордонов поэтических размеров и рифм на необозримый простор прозы — и понесло его. Но такое ощущение сохраняется недол­ го. Постепенно возникают из «метели»,, очер­ чиваются фигуры людей — журналисты, ры­ баки, «бичи» — и своим присутствием, свои­ ми Живыми, самобытными характерами, точными, запо.ми, яающи.мися приметами словно бы организуют и очищают язык по­ вести. И начинаешь понимать, что первона­ чальная «метельность» не случайна и сти­ хийна, а, возможно, намеренна. Она наилуч­ шим образом передает и атмосферу острова, и душевное состояние героев. С языком по­ степенно происходит то же, что с этим вот текущим пейзажем, который наблюдают герои повести из окна приморской гостини­ цы: «...Кисея, вздуваемая ветром. А по ней, по мокрой дымке, акварелью тронуто, как на японской графике — предметы скорее угадываются, чем видятся. Но с каждой ми­ нутой кисея становится все тоньше, и сквозь нее начинают сочиться краски. Так симфо- ішя из первых тактов растет, набирает си­ лу.... Вот на белесом тумане, как на фотобума­ ге, стала проявляться спина волнолома с беленькими кудряшками прибоя; мокрые сивучи, словно утки, облепили его; ...маяк, сухо.й и поджарый, как отставной лоцман, неожиданно выщел из клочковатого тумана и встал у входа в акваторию порта; ...расцветилась'в полную силу желтая и красная арматура портовых кранов; ...дегтярно-черны« борта кораблей, , бело­ снежные палубные надстройки; чайки, как осколки белой эмали, осыпаются на воду; ...вспыхнули вымпелы на флагштоках». Не правда ли? — так увидеть и сказать может только поэт. Николай САМОХИН Анатолий Шэлин. Редкая профессия. Фан­ тастические рассказьь. НовосиЬзирск. Зап.- Сиб. кн. изд-во, 1984. Наставничество, как бы странно и непри­ вычно ни звучало это понятие применитель­ но к воспитанию и становлению молодых литерато.ро.в, давно и прочно зарекомендо­ вало себя одной из наиболее перспективных форм данной работы. Сборник фантастиче­ ских рассказов новосибирца Анатолия Ша- лина еще одно доброе тому подтверждение. Клуб молодых фантастов «Амальтея» при Новосибирской писательской организации, основанный и бессменно руководимый ста­ рейшиной «фантастико-приключенческого цеха» Сибири М. П. Михеевым, уж е изве­ стен читателям по публикациям произведе­ ний членов этого клуба на страницах об­ ластной прессы и журнала «Сибирские огни». Анатолий Шалин познал азы литера­ турного труда именно в «Амальтее», и пер­ вый его сборник — свидетельство не только того, что молодой литератор «дозрел» до са­ мостоятельной книги, но и в какой-то мере отчет о работе «Амальтеи».