Сибирские огни, 1985, № 3

го развития, не развернулось в цельную Гартину. Дачная судьба героя С. Балабина I отличие от героев предыдущих повестей’ конца не прослежена, толком не опреде/ Л НО іѵѵ‘— ' ------ - »іѵ иііисдс* ^ лена и не выяснена; автор, по сути, ограни- і чился лишь несколькими эпизодами, и? дач- I „ой жизни своего Ивана Афанасьевича ранженко, которые занимают примерно по­ ловину глав в его обширном повествовании. Другая ж е половина отдана всевозможным побочным линиям, которые хоть и стыкуют­ ся с основной, дачной фабулой, все же вы­ глядят необязательными, едва ли не лишни­ ми а, ко всему прочему, весьма и весьма банальными. К сожалению, автор не избежал баналь­ ности и при завершении главной сюжетной линии, не придумав ничего более ориги­ нального, как спалить дотла злополучный Иванов дом. Д ело тут не только в том, что пожары становятся уж е традиционным фи­ налом «дачной повести» (пожар был и у . Г. Емельянова, и у А. Черноусова). Обру- а‘ шив столь эффектное бедствие на своего ге- ѣ роя, С. Балабин пытается убедить нас, что именно после пожара Иван Ганженко при­ нимает твердое решение поселиться в дерев­ не, с которой теперь он «накрепко связан». Смысл этого жестокого финала более чем ясен: волевого, сильного человека беда не сокрушает, а наоборот... Но, во-первых, это слишком «в лоб», прямолинейно, а во-вторых, слишком много было в дачной эпопее героя всяческих «но», чтобы вот так с ходу почувствовать себя отныне кровно, навеки связанным с дерев­ ней и ее людьми. Наша «дачная проза», наверное, выгляде­ ла бы весьма однообразной и монотонной, если бы в основе ее лежал один и тот же «бродячий сюжет» — как интеллигент-го­ рожанин обзаводится участком и что из этого выходит. К счастью, наши прозаики, щ интересующиеся жизнью и бытом совре- ^ менного дачника, начинают разрабатывать и Г другие сюжеты, которые — соответствен­ но — ставят на повестку дня и новые дач­ ные проблемы. Например, такие: что про­ исходит, что творится в уж е сложившихся, давно существующих дачных поселках и кооперативах? Все ли ладится в этих обне­ сенных аккуратными оградами, благоухаю­ щих цветами и прочими культурными рас­ тениями усадьбах? Как вообще течет жизнь в этих благодатных местечках, предназна­ ченных исключительно для того, чтобы лю­ ди дышали чистым воздухом, потребляли витамины, освобождались от стрессов, во­ обще от всяких отрицательных эмоций? Тут однажды еду я на велосипеде по Хвойной в сторону Первомайки, и вдруг из-за поворота вылетает желтый «жигуль» и, не сбавляя скорости, прет прямо на меня. Я, конечно, с перепугу въехала в канаву и тут ж е рухнула... Так эта скотина даж е не остановилась! Д о сих пор вижу эту рожу. ^ Жирная такая, самодовольная ряха!..» Этот гневный монолог прризносит моло­ дая женщина по имени Лена, героиня по­ вести Юрия Вяземского «Дачная история»" («Москва», 1983, № 6). И возмущаегг Лену не только этот случай, в пей клокочет не одна личная обида. Как выясняется, таких «Жирных, самодовольных рях», разъезжаю ­ щих На собственных машинах, немало в дачном кооперативе «Красный энергетик», сати «ездуны», как их тут называют, состав­ ляют целую прослойку и даж е живут от­ дельно, образуя своего рода «аристократи­ ческий квартал». Занимая, не без иронии пишет автор,'«весьма скромные должности работников торговли низшего и среднего уровней, парикмахеров, скорняков, автомо­ бильных механиков и т. д.», «ездуны» жи­ вут на широкую ногу, демонстративно при этом «выпячивая» свое материальное благо­ получие. Однако остальных обитате^іей по­ селка, «людей, как правило, простых и не­ зажиточных», больше всего возмушает наг­ лость, беспардонность «ездунов». «Как будто,— говорит все та ж е Лена,— только они здесь — люди, а все остальные — так, мелкие людишки, которые лишь под ногами мешаются...» Верхом этой наглости стало происшест­ вие, на первый взгляд вроде бы незначи­ тельное, но вызвавшее негодование всех старожилов поселка — в первую очередь Лены и ее подруги Ольги. «Ездуны» срубили две березы, два самых больших и красивых дерева, являющихся своего рода досто­ примечательностью поселка. По рассказам стариков, эти березы были посажены двести лет назад, «видели живую Екатерину», ко­ торая не однажды гостила здесь у местного вельможи Одинцова. И вот эти Живые ре­ ликвии пошли на дрова: кому-то из «езду­ нов» понадобились березовые чурки для камина и сауны. Лена и Ольга, чье детство и юность прошли под этими березами, не просто возмущаются беспримерным хамст­ вом «ездунов» — они видят здесь не просто хулиганство, но наглый вызов всем корен­ ным жителям поселка, стремление подчи­ нить себе все и вся, утвердить свой, «новый порядок». Собственнр, этот «порядок» во­ всю уже насаждается, и автор целым рядом выразительных деталей дает нам возмож­ ность убедиться, насколько всесильны и опасны эти «аристократы», это «новое» дач­ ное сословие. Мало того, что «ездуны» свои­ ми машинами «обезобразили поселковые дороги и аллеи, испортили выхлопными га­ зами воздух и загнали на участки детей», — они уже прибрали к рукам правление кооператива, насадив туда «своих» людей, а на собраниях пайщиков ведут себя как шляхтичи в польском сейме времен какого- нибудь Сигизмунда Третьего. Жаль только, что автор, наполнив свое повествование' гневным пафосом, не удосужился более кон­ кретно, более предметно обрисовать сам объект своего благородного негодования. «Ездуны» в повести Ю. Вяземского показа­ ны лишь как некая общая масса, некое ста­ до, топчущее и попирающее элементарные приличия и нормы человеческого общежи­ тия. Никто из этой толпы не выделен, не показан крупным планом; в повести явно недостает конкретных лиц, фигур, которые были бы выразителями самой «философии», образа жизни и образа мышления этого гнусного племени. Тут невольно напраши­ вается сопоставление. А Черноусое в своем «Втором доме» тоже дает нам повод убе­ диться в том, что современный дачный по­ селок — место отнюдь не идиллическое, что ' там наряду с честными, порядочными, ип-