Сибирские огни, 1985, № 3
Прошкин затих, потом, откинув край брезента, приблизил неразли чимое во тьме лицо, выдохнул: — Прости меня, земляк... Тягостная минута обоюдного молчания. Удары ветра по накидке, тонкий над ухом посвист засохших стеблей .. — Ладнр,— произнес наконец сдержанно Федор,— Отдохнуть надо. Тот же нервный, срывающийся шепот: — А чего не спрашиваешь — за что? — А я знаю. — Знаешь?!. — Уйти назад хотел, когда мы валун потеряли... Не так, что ли? Прошкин со всхлипом втянул сТылый воздух. — Ведь не возвернемся отсюда, земляк... даже если выжгем эту точку... — А ты не об этом думай. — Д а хоть о чем!.. Не могу.,, господи... При магниевом трепетном свете отдаленной ракеты лицо его с тем ными пятнами вместо глаз и рта походило на маску. Напарничек достал ся, мать его... Федор почувствовал, как возникла в груди и стала разрас таться холодящая пустота страха. Это провал... Он глубже подсунул под живот кулаки -^такой обидой за себя, за свое невезение и одновременно мстительной слабостью помутило разум — ударить, врезать всей силой по этой потерявшей враз человеческие черты маске. Но тогда — стопро центный провал: враг в каких-то сорока метрах... Федор чуть не застонал — от душевных усилий не поддаться минут ному гибельному порыву. Ракета погасла, и тьма поглотила маску Ива нова лица. Он как можно сдержаннее спросил: Ну... а чего признался? — Не знаю... Не хочу с грехом умирать. — Ты что же, веруешь? Прошкин — после долгой, мучительной паузы: — Верую не верую... а. бога не опровергаю. г— Это как так? — А так... Не понять тебе. — Где уж нам... Я, между прочим, тоже верую,— сказал Федор, вдруг успокаиваясь.— Только прежде всего — в себя. А сейчас — только в себя одного. Так что если ты завтра... понял? В упор сожгу, запомни... землячок. У меня рука не дрогнет. ^ — Зря ты, земляк, я тебе как на исповеди.' — А я не поп, грехов не отпускаю. Прошкин тяжело, сбивчиво задышал, потом дыхание ушло, затих ло — должно быть; отвернулся. Федор услышал прижатым локтем, как крупное тело Прошкина стала сотрясать дрожь. «А может, в самом деле ^ я ? » — подумал он, но уже — вяло, опустошенно как-то, размагниченно. Нервной беспредельной усталостью захлестывало мозг, давило плечи, а главное — не было уже, не оставалось веры возвратить Прошкину само обладание, настроить на успех— без обещания выжить... Он приподнял рукав: скоро рассвет. Во что бы то ни стало — забыть ся, хоть короткой дремой освежить голову, расслабить нервы, иначе и он к утру станет таким, как Прошкин. Он с ожесточением потянул было на голову край накидки, но копившийся под ней запах тола был сейчас осо бенно невыносим. Ветер, все время дувший сбоку, кинул в скулу ледяной моросью: неужели дождь? Заснуть, заснуть... Зудящая боль в перевязанной пятке, пульсируя, поднималась к ко лену, выше по бедру, и вот уже слилась с тянущей болью груди. Что-то совсем скверно. Вместе с багровым безмолвным сиянием, проникавшим сквозь плотно прижмуренные веки, он услышал — теперь уже явствен н о— детские недоуменные голоса. Усилием посмотрел — в нескольких 102
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2