Сибирские огни, 1985, № 2

с . трудом разж им ая рот, чтобы дышать, Стерушка нащупал под радиатором крюк, набросил на него кольцоі.. Блеклая полоска обозначила горизонт, и Степушке она показалась истоком этой самой могучей реки, которую пока не удалось покорить человеку. Люди расходились, берёг пустел. Мокрых Дернова и Степушку с Лерой подталкивали к газику. Мужчина в брезентовом плаще, но уже без шапки, распахнув дверцу, властно распорядился: — В больницу. На профилактику. Вокруг гімеялись: — Им водки по стакану лучше. ' ' Мужчина сдержанно улыбнулся: — На усмотрение медиков. ^ Степушка не знал, сколько времени длился этот напряженный по­ единок людей с рекой, показалось — совсем недолго, но взявшись за ручку дверцы, он вдруг почувствовал, что совершенно обессилен и открьыхь дверцу не сможет. Ноги предательски дрожали, казалось, он вот-вот рухнет, а пальцы руки были непослушными, бесчувственными. Забравшись в машину, он забился в угол и затих. Что-то шумело, шу­ мело в нем, словно и через него лилась та самая вода, которая свороти­ ла дамбу, и было такое ощущение, что и его она сейчас сломает, р а з­ давит, разнесет на куски, й так, раздернутого на части — голова, руки, ноги, само сознание — унесет в неведомое, но где ему будет уютнее и покойнее. Это была усталость уже знакомая ему, и Степушка, зная, что она скоро пройдет, не боялся ее. И зная, что проходит она тем быстрее, чем раньше расслабишься, Степушка вытянул ноги — насколько это. было можно в тесной машине, закрыл глаза. Отдав какие-то распоряжения бульдозеристам и плюхнувшись грузно на переднее сиденье, Дернов приказал шоферу: Д авай -ка, кореш, на Набережную, к лодочной станции. Там у меня лучший на свете медик — мать. Когда машина вырвалась на простор трассы, обернувшись, спросил: — Понравилось кино, гуси-лебеди? У Левы не находилось достойных слов, чтобы выразить поярче ■свой душевный восторг. Л ева тараторил, захлебываясь, ухал и ахал. Л ева оставался Левой. Он вообще был разговорчив. Лева Аболяев, и повышенно эмоцио­ нален. На мир глядел глазами восторженного романтика и принимал в нем лишь то, что щекотало нервы и воображение. Степушке он заявил с первого знакомства, что на курсы поступил ради одного, чтобы бить автозимники, успел этими зимниками прожужжать Степушке уши. Но Игорю Петровичу скоро надоели Левины телячьи восторги, он перебил его: — Матери ни гугу, обрызгались и точка. Ясненько? Оставаясь во власти суровой природы и грубоватых, отчаянных на поступки людей, покоряющих ее, Степушка кйк-то не сразу проникся значением того, что у Игоря есть мать, живущая рядом с ним,- и есть свой дом, но. едва перешагнув порог и едва ощутив эту неповторимую атмосферу семейногЬ уюта, которую умеют создавать только женщины, он почувствовал, насколько же Игорь Петрович богаче и счастливее их,с Левой, и как гулко заговорило в нем сердце, затосковавщее и о подобном уюте, и о таких вот встречающих тебя, добрых и встревожен­ ных старушечьих глазах. Степушкина мать не была еще старой, и ему всегда казалось, что она не должна стариться, пока не состарится он, ее любящий сын, но увидев мОть Игоря Петровича и как-то сразу расположившись к ней, он впервые подумал с испугом о неизбежном, старёнии и его собствен­ ной матери. Он неотрывно следил за высокой тучной женщиной в прос­ теньких круглых очках и душегрейке, с крупным шишковатым носом