Сибирские огни, 1985, № 2

% Как только дунет ветеі^к , так его и унесет. А подняться и перешагнуть через них ему не суждено. Ни -за что не подняться, это конец. Чернаія Iневесомая пустота, и. все... . Но Степушка не хотел упускать навсегда трепетную нить удаляю ­ щегося сознания, и не хотел черной невесомой пустоты. Любая тя­ жесть... он согласен. Куда угодно: на грудь, на голову, на уши. Лю ­ б а я— согласен... Снег подтаивал под щекой, у жарких губ. Степушка заставил себя перевернуться на спину. Перевернулся. И улетучился страх, и просохли глаза, освещенные плывущим навстречу солнцем, и Степушка больше не всхлипывал. Он лежал в сером, скатывающемся по склону мареве занимающегося утра суровый, вытянувшийся во весь рост, будто докла­ дывал совести, что сделал все, что было возможным. Продолговатое, слегка скуластое лицо его задубело и было похоже на слепок из сырой глины. Длинные русые пряди над оголенным ухом выбились, их обметал куржак. На мертвом и бесчувственном лице жи ­ выми оставались только глаза. Сине-печальные, они вспыхивали иног­ да надеждой и тотчас гасли, теряя веру в эту шевельнувшуюся на­ дежду, они продолжали бороться с обмерзающими ресницами за право до последнего мгновения видеть занимающееся над тайгой утро — тор­ жественное утро холодной тайги.- Тайга побеждала его, не ж елая идти на ^уступки самонадеянной молодости, но душа Степушки испытывала к ней чувства добрые, благодарные. И он думал не о том, что коротка оказалась его жизнь, не о том, как он жил, а о том, как бы дальше сло­ жилось все у него: как бы хорошо, надежно сдружились они все на шурфах, как бы он стал влиять — да, да! влиять — на устоявшиеся при-, вычки и взгляды таежников своей непосредственной наивностью и от­ кровенностью. Д а, он был наивен, это правда, но был и правдив. Уж не видели, что.ли? Любили же... Про Конона и Матвея Селиваныча д а ­ же говорить нечего, любили как сына. Матвей, дак тот... И Петелин... Конечно, и он бы их полюбил. Д а если разобраться, он, убегая из балка, уже любил их... Д а, конечно! Но протестовал, выражая несогласие с их поведением. Он хотел наказать их, что уходит, а наказал себя. Но нет, нет! Они поймут, почему он так поступил, они обязательно поймут... Веки устали бороться с осиливающей их тяжестью. Закрылись медленно, в борьбе. Влажные ресницы смерзлись навечно, будто на них брызнули расплавленным оловом. Сознание замутилось теплой тошнотой, и Степушке стало, уютно, покойно. На ярко-оранжевом обла­ ке сііустился взлохмаченный промйвальщик. Лихо соскочил на снег, а следов не осталось. Старик запустил ру іу глубоко за оттопыренную пазуху, и Степушка замер в испуге — сейчас выволочет бутылку, начнет паясничать. Но подмигнув, дядька Матвей извлек чистую белую тря­ пицу. Рубы его шевелились, а слов, того, что говорилось им, не было слышно. , Матвей картинно-медленнЪ развернул тряпицу, и на его ладони, тем же оранжевым, что и облако, ярко-оранжевым светом полыхнул огромный самородок. ■ Такого чуда — настоящий самородок в два Матвеевых кулака — Степушка еще не видывал. Селиваныч, бывало, показывал ему, высы­ пая из ружейных патронов на свою шершавую ладонь какие-то грязные блестки, похожие на мелкие песчинки, на чечевичные зерна, вовсе плосконькие пластинки-чешуйки, и называл их знаками. И вдруг он показывает ему настоящий самородок. Пофартило, как говаривали в старину старатели, Селиванычу. Дождался своего часа, доказал свою правоту. Оранжевый камень шевелился н,а вместительной ладони промы­ вальщика, Матвей продолжал что-тб говорить, сердился. Степушка не понимал старика, не слышал ни единого звука и не мог поэтому отве­ чать. Тогда Матвей, скаля желтые кривые зубы и багровея, размахнув­ шись, со всей силой зашвырнул самородок далеко в снег и дико захо ­ хотал. А Степушка глядел на упавший - кус металла, излучающий