Сибирские огни, 1985, № 2

лость. в пестром калейдоскопе замельтешивших воспоминаний явля­ лись перекошенные пьяным безрассудством лица и кричали ему зло ­ радно: «Довынюхивался! Все книжных героев ищешь, мы тебе не компания! Кто тебя такого только сделал?» Вкусно и соблазнительно запахло щёрбой. Д ядька Литухин поучал: «А мы и есть народ, где же он есть, если не на своих местах? Мы, кто лес валит и плоты гоняет, сено косит и коров доит,— все. И ты, и безру­ кий Аникей». Деревенский пастух, ,ст’арик Аникей, рубил воздух единственной рукой. Взлохмаченный, с развевающимся пустым рукавом солдатской ги.мнастерки: «А как было не терпеть, стерпел. Любой бы на моем мес­ те стерпел. А если тебе, Степка, очень больно, или просто плохо, ты сделай кому-нибудь маленькую приятность, и самому легше станет. Д а ­ же только подумай всего,-что делаешь... Ну, коровенку подмогни стару­ хе завернуть во двор... Не веришь? Чуда-ак, мне можно верить... Вот когда мне руку резали, без наркоза, между прочим, я сказал себе; пускай режут, а я этой врачихе мокренькой стишки буду вслух читать. Ох и памятливый я на стишки был, я их, бывало, по три штуки за вечер выучивал! Кости в руке толстые, вот в чем беда, пока такие перепилит, никаких сЛішков не хватит... Д а-а-а, ребятки, в чем' сила человечья! Тогда я давай врачихе про всякое такое самое красивое на свете гово­ рить. И про то, что она тоже самая красивая, и не видел я нигде таких. Она кусала губы и улыбалась, наверное, ей сильно ж алко было меня... Сколь же? Д а неполных девятнадцать — вот сколь, рази возраст? Тог­ да я давай — это когда уже и красивые слова истощали во мне',— ее рыжие реснички считать. Они у нее длинные и как эти... ну, крылья всамделишные. Тебе бы, говорю, рыжая ты такая, не пилой по челове­ ческим костям живым возить, а над цветочками ахать... Ну, и всякое такое. И боль утихла, не слышу больше пилы, вот чёстное гвардейское, орлы... Мне потом сказали; что ничего такого не было, а был бред. А тетка Ира-то на здравпункте, она-то есть. Она же рядом тогда сто­ яла, те обрубки мож можно сказать, персонально выносила. Было, го­ ворит, Аникей, тольке не с доктором ты разговаривал, а со мной. По­ нятно? Было!.. Понятно?.. Понятно?.*. Всегда что-то бывает, так чтобы вообче.ничего не бывало почти не бывает...» К чему он явился, этот пастух-старикан безрукий? Ну к чему ж^? И вдруг пьяный разухабистый Керченский; «У нас по-семейному, погуляем, покуражимся миром и туды, в глыбь, в чрево. Живем как умеем. А то ворчат они на порядки,- приезжают, ворчат и — нету, глядв, смылись...» «Будто я смываюсь,— с обидой подумал Степушка.— Вовсе даже не смываюсь. Не выношу таких компаний и все.» Старик Аникей тряс перед.ним культей, дядька Литухин разм ахи ­ вал и тыкал в него, багром, Матвей Керченский сыпал на него аммонит и грозился поднести спичку. И боль полоснула, словно . в самом -деле подожгли его, проткнули,, надавали культей по лицу, напрягся Степуш­ ка. Хрустнуло в коленях, и он встал. Пошел, пошел, качаясь из сторо­ ны в сторону; Слышался спокойный голос Конона: «Нисе, Степаана, нисе. Терпи маленькое нада.»' «Ты мне помоги, че ты нисекаешь?» И мать вдали появилась. В руках у нее трепыхала невыносимо красная рубаха, которой она и подманывала его. Степушка снова выпрямился и опять пошел, озаренный восходящим солнцем, навстречу матери. Упал он шагов через тридцать. Падал, в стылой одежде, прямой, падал как подрубленное с маху дерево. Лицом в снег, под корни вывороченной лиственницы. Вращающийся солнечный луч опалил глаза, растекся кровавым заревом по сетчатке и погас. Л и ­ ца коснулась та, мельтешащая в материных руках, рубаха. Сознание начало дробиться и отделяться. Ямы и ямы. Черные дыры. И Степушка знал, что одна из них его.