Сибирские огни, 1985, № 2
но, что подводило в расчетах, так это р азн ая скорость движения авто машины и пешехода. Вот пора бы начаться затяжной петле по прижиму, но проходит немало времени, прежде ,чем эта огромная петля откры вается Степушкиному взору за скалистым уступом. Она уползает в глубокий мрачный пах сопки и снова выныривает на освещенном склоне далеко внизу. Со стороны обрыва на ней торчат вешки с пучка ми засохшего стланика. „ * Облегченно вздохнув, Степушка наваливается на базальтовый выступ и прячет лицо в рукавицы. Холодок страха и сомнений не • рас- I сасывается, и нужно как-то себя обмануть, занять сознание более бод рой работой. — Ниче,— говорит он громко,— дело идет помаленьку... Могло быть и хуже. Лицо согревается и мысли бегут веселее: «Семка утром подхва тится, а меня нет. Эх, скажет, не хотел брать его в спарок, а он, парень, ничего, колотили мерзлоту — искры сыпались.— Охотно зло радствует С тепушка:'— Поработай на пару с поллитровкой, а мне бы ло следующего поворота скорее, до окончания распадочка». Соблазнительно Стедушке: спуститься напрямую в распадок — на кой ляд бежать до следующей петли. Закрыв глаза, Степушка пы тается увидеть задуманный путь, и все вроде бы сходится как нельзя лучше, получается намного короче. — Ну вот и дело пойдет веселее,— сказал он себе и отнял руки от согревшегося лица. Острый камешек впился в шею пониже шапки, но менять положе ние тела Степушке лень. Хотелось пить. Можно было глотнуть снега, но и этого Стёпушка делать не стал. Откачнувшись от скалы и осмот рев ноги, он выдернул посильнее из валенок штанины, потуже насадил их на голенища — в деревне всегда так делали, если собирались брести по снегу. Похлопав себя кулаком по груди, где что-то все же вызывало сомнение в затее, сказал бодро: — Ну, ну, Степан Степанович, шаг назад, два — вперед! Сами завариваем , сами должны хДебать. Спокойно и без паники. Но затаенная мысль была совсем иной. «В балке, конечно, теплынь,— нашептывала она,— пить бросили, балок проветрился, кубажор пышет Африкой, все спят себе... Матвей, вообще-то, мулсик путевый. Д а, конечно, что там «вообще»! Не вообще, а конкретно — путевый. И Рязанов не хуже... Д а все! Петелин, Семка!.. Только запутанно кругом 'нарочно будто, а в школе все было ясно: физкульт-ура, физкульт-привет!.. Д ядька Матвей мог бы делу своему научить, Литухин же учил...» Снег рыхлый, до пояса. Телу под ватником становится Жарко. Го рит лицо. Катятся крупные капли пота, настывают сосульками на ре денькой бороденке... Медленно вылазит, а такую бы бородищу отра стить, чтобы лопатой... Луна покинула неуютную голую вершину и скачет по горбатой спине хребта. Скачи, скачи! Я на тебя'буду курс держать, прямо Луна по-прежнему молчалива, холодна, строга. Бледно-мертвые блики ее равнодушно текут впереди по зернистому снегу. Почему-то неприятно заходить в тень деревьев. Все же ломиться так вот в одино честве— штука-дрянь... И Александр Николаевич назовет дурилой. «Ну и дурила ты, Степка,— скажет.— Я тебя на вертолете мог увезти, а ты отказался». ' ' «Мы непривычные на вертолетах, мы на своих двоих. В школу вон бегали ^а тринадцать километров — утром туда, вечером обратно,— и ниче, не похудели. И мороз был ничем не слабже... Д а ничем, если разобраться...» Но до чего надоедливой и однообразной кажется ночь! Хорошо, . что хоть тепло идти стало, а то бы — с ума сходи. Это Конону привыч но, тому — лишь бы тайга была, и на дороги наплевать.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2