Сибирские огни, 1985, № 2

Но реки такой нигде не было, и не было песка, и не было уснувших кустов краснотала^ а был снег и только снег. Сыпучий и вязкий. И было невыносимое одиночество, которое поселилось в нем с того самого дня, как он покинул родную невеликую деревню. «Уехал, уехал, другой жизни захотелось,— говорил себе укориз­ ненно Степушка,— так получай. Воц-а ее сколь! Кругом». И чувствуя свою беспомощность перед этой открывшейся перед ним жизнью, он еще решительнее уходил в глухую стылую тайгу. Наткнувшись на старую, едва приметную, под снегом тропу, Сте^ пушка ступил на нее так, словно ее только и искал, вкладывая в к аж ­ дый шаг и злость, и молодую силу. Тени деревьев, высокого снежного вала обочины были не столь густы и черны, как должны быть черны обычные ночные тени, они будто бы тоже были подсинены невидимой дымкой, поверх 'которой лился ровный, мягкий серебристый свет, а низом сочилась реденькая желтизна опавших лиственничных игл. Но воздух .был чист, прозрачен, уплотнял и приближал звезды, и звезды сияли невыносимо ярко. Тропа вывела его на приисковую трассу, укатанную ' до блеска, усыпанную отливающими небесной голубизной мелкими кристаллами, и трасса казалась торжественно ждущей его, парадно-глянцевитой. Ощутив под ногами гладкую твердь, Степушка вдруг подумал, что ,ушел от балка довольно далеко, очень даж е далеко, и в замешательст­ ве остановился. Что совершает он, какую преследует цель? Плюнув на этих алкашей, идти на прииск? Но это далеко, и что делать ему на прииске? Ну, понятно, нечего делать, не будь Александра Николаевича, но ведь есть Александр Николаевич. Д а, да! Идти к Александру Николаевичу, не зря же он звал настойчиво. Идти и про­ ситься в другую партию... или на те же курсы бульдозеристов. Д а куда угодно! Александр Николаевич поймет, должен понять. Подумаешь — далеко! Через несколько часов рассвет, а там, глядишь, машины пой­ дут. Идти и ни о чем больше не думать,' у каждого своя дорога: одним — в балках шарашиться тенями прошлого, другим... Они ещ# пожалеют, алкаши распоследние... Так он думал об оставшихся в балке и. вспомнив Александра Николаевича, стал думать о нем с той же .признательностью и верой в него, как всегда думал о Литухине, присутствие которого ощущал зримо и незримо всю свою жизнь. Оба образа, такие непохожие друг на друга, но всегда сочувствующие ему, желавшие только добра, сли­ лись в один, и душа тянулась к тому, что виделось. А в балке уже кто-то всхрапывал взахлеб, кто-то еще пялился на огонь фонаря и огонь кубажора. Петелин рассматривал фотографию детишек и беспричинно улыбался. С пыхтением к нему подсел Рязанов, взвинченный, нервный. — Парнишка уж сильно характерный,— сказал досадливо и уста­ вился на фотографию. Мастер не сраду понял, чего хочет Рязанов. Он лишь смутился своего сентиментального занятия, на котором был прихвачен. Сгреб письма, сунул их в пиджак на стене. — Ты хоть улавливаешь? — гудел Рязанов.— Он выкинет, он выкинет, это у них вообще — уйти. Пойдем-ка выглянем, все одно про ветриться пора. И оказывается, все давно заметили отсутствие Степушки, перего варнвались уж давно по этому поводу, забывая тут же. -т- Ах ты... Ну, конечно. А ну, мужики! — распорядился Петелин . Что-то насчет нянек бородатых изрек Семка, но, пересиливая разламывающую головную боль, тошноту, потянулся за валенками. Матвей выпрямился во весь рост. Вывалились расхристаі^ные мужики на снег. Матвей надсадно сто нет, растирает волосатую грудь, прикладывает снег к вискам. — Ломает, Селиваныч?