Сибирские огни, 1985, № 2

Ты не можешь остановить машину и войти в этот лес, чтобы увидеть небо в просвет веток, потому что лес этот — чужой. Каждый лес — чья- то личная собственность, и если войдешь в него без спросу, хозяин име­ ет право применить огнестрельное оружие, как к нарушителю собствен­ ности. Ты не можешь взобраться на, каменный уступ этой горы. — Р азве ты не хотела бы иметь собственную гору? У нас это воз­ можно,— ск азал Андрей, и было непонятно, всерьез он спрашивает или подшучивает. _ Нет, не хотела бы! Слишком мало — одна-единственная собствен­ ная гора, в противовес всем лесам и горам ее страны, где она может бродить, и лежать, и собирать грибы, и дыйіать ветрами на вершинах! — Но тЬі всегда можешь попросить разрешения зайти на чуткой участок. Обычно они не запрещают. Мы так и делаем , когда едем охотиться... Ничего-то непонятно им здесь, и разъяснять бессмысленно! И странно, стоило увидеть ей эти изгороди и понять их смысл, прекрас­ ная^ зелено-голубая Австра'лйя словно поблекла в глазах ее — поделен­ ная, разрезанная, перегороженная... только океан, пожалуй, нельзя перегородить и распродать по частям. Берега его — да, к сожалению , но сам он — вольный и всеобщий и, наверное, потому немеркнущий. Вечерами, когда тень от мыса Каррамбин накрывала пляж и сразу холодел песок, считалось, что с океаном на сегодня покончено и нужно ехать куда-либо ужинать или развлекаться. Иногда Лизе не хотелось ехать далеко и они пробирались относительно тихой дорогой вдоль берега до рыбного магазина, где розовая морская тварь продавалась во всех сырых и вареных видах, под стек­ лом и во льдах, и остро пахло морем. Они покупали пакет маленьких красноватых, похожих на креветок, подводных жителей с нежным бе­ лым мясом под роговой оболочкой. Гаррик заворачивал на ближайший мыс, где так же, как «У капитана Кука», был обрыв и камни, о которые разбивалась изумительной синевы волна и росли все эти странные д е ­ ревья, словно ставшие на цыпочки, на вытянутых из земли корнях, ко­ лючие, остролистные и хвойно-развесистые. И почти всегда были столы и скамейки, в тени и на ветерке, в самой обзорной точке мыса. Они си­ дели, лущили как семечки эту мелкоту, вместо ужина; она смотрела на океан, как он меняет расцветку к ночи,— лиловеет, словно наливается темнотой, начинают зайсигаться вогнутые дугой берега, а там , к севе-/ ру,— зарево встает над светящимися столбами «Серфирс парадайза». Но иногда Лизе, наборот, хотелось сутолоки и движения ночной жизни, и они неслись, уже в темнотё, в мигающем машинном потоке к этому острову с в е т а—«Жемчужине побережья». (Австралийские Сочи, только без наших вселенских здравниц, и поистине золотой берег — Голд-Кост, потому что впитывает в себя доллары , как воду песок). Они парковали машину где-нибудь в свободной щели среди прочих машин и вливались в толпу, праздную и неторопливую, плывущую в стеклянных стенках витрин, в отсветах огненных букв, мимо пальм и столиков на тротуарах — к набережной. Н абережная была как световой коридор над морем, машинами вплотную уставленная, осененная со­ звездиями отелей и флетов. А самого океана не было видно, только глухо гудел он, словно заявляя о себе и протестуя. Л и за потянула их в итальянский ресторанчик «Пицца-хатт». Они сидели в интимном полусвете в красных кожаных креслах, за скатертя­ ми красными в белую клеточку, и все здесь было этих фирменных расцветок. Прямо из печи, в оболочке из фольги, им выдали нечто странное — пирог или блин пресного теста, н на нем набросано впере­ мешку: мясо, и рыба, и помидоры, и колбаса — и все это на прослойке из сыра, расплавленного и тягучего, как резина. Очень много перца и вообщ е—«вкус специфический»! Пицца режется дольками, и больше одного такого треугольничка не одолеть!