Сибирские огни, 1985, № 2

было и уже не могло быть. И дело не в том, что не всегда силен чело­ век оторваться от обжитого и нажитого и сменить все на жизнь, не толь­ ко менее теплую, но и по каким-то иным законам устроенную, сменить — это значит зачеркнуть прожитое, признать, что не по той стрелке по­ вернул поезд когда-то, по своей ли, по чужой оплошности. И значит, напрасно было все это: тростники, населенные гадами, и мозоли до кро- вИр в зной и дождь, красн ая пыль на зубах, и овцы чужие на чужих пастбищах,- и отказ от радостей ради того, чтобы копился счет в бан ­ ке —на черный день, на старость... Дом дяди Алексея в английском стиле из красного кирпича. Во дворе за домом, за грядками огур'цов, вывезенных в семенах с Обского моря, гараж . Машина в нем живет самостоятельно и со всеми удобст^ вами, как член семьи, а рядом — апартаменты с ванной и личной комнатой дяди Алексея. И здесь, вдали от английского быта тети Жени, лежит на столе в красную кожу переплетенный альбом по истории КВЖ Д — реликвия и путь деда Савчука. Город Харбин — стрелка, от которой повернул поезд дяди Алексея... Д а и ее поезд, в общем-то... Город Харбин возник при постройке КВЖ Д как узловая станция на стыке трех линий: западной, восточной и южной, у мостового перехода через реку Сунгари, на пустом, по существу, берегу. Только и было там — глинобитная деревушка д а глинистый обрыв, ж елтая поверх­ ность реки с квадратными парусами ш аланд да жирные от ливней дороги в полях гаоляна, по которым скрипели арбы на высоких колесах. А жители деревушки, коренастые и желтолицые, не очень приветливые, но и не вероломные, просто не мешали русским строить дорогу. Р у с ­ с к и е— сами по себе, м аньчж уры— сами по себе, хотя кто, как не сотни нанятых рабочих, маньчжур ли, китайцев, строили эту самую КВЖ Д вручную, копали под лопату выемки и таскали в плетенках на коро­ мыслах землю для насыпей (не везти же в такую даль из России а р ­ мии чернорабочих!) Везли таких, как дед Савчук, со смекалкой, годных на топографа и на десятника, и на дорожного мастера. Город строился, и своими улицами и домами становился похож на все российские города понемножку — кусочек от Читы и кусочек от Владивостока, д аж е московский Кузнецкий мост можно найти в нем, если приглядеться. И все в нем было что положено,— массивный вокзал и кирпичное депо. Управление дороги из серО-зеленоватого камня и железнодорожное собрание с оркестровой раковиной в саду. И, конеч­ но, был собор, как бревенчатый символ России. Срубили его русские плотники где-то в Вологодской губернии и привезли и поставили на вершине пустого холма с маньчжурским названием Нан-ган. И жилось в этом городе как в российских городах: ходили на службу и ездили на извозчиках, стояли в церквах у обедни, и торговал на углу Новоторговой улицы магазин под куполом — вездесущего куп- ца Чурина. Одно то^іько было . непохожим — китайцы. Лавочники и старьевщики, водоносы, прачки,- белильщики — племя, на русский взгляд, одноликое, на ломанном русском языке кричащее, корзинками и ведрами покачивающее, шло невозбранно с черного хода в казенные квартиры хозяек и крепило финансовые и дружеские связи. И бок о бок с русским городом, от той деревушки на берегу реки, множился «китай-город»— пригород Фудзядян. А потом через Харбин покатилась русско-японская война, и стал он тыловым городом с госпиталями, штабами и интендантствами. А по­ том через Харбин покатились осколки колчаковцев и семеновцев, всех, кто не принял Советскую власть там , в России. И стал он главны.м гнездом российской эмиграции на востоке (так же, как П ариж на за п а ­ де). В тридцать втором, когда захватили Маньчжурию и Харбин япон­ цы, начала сгущаться над городом черная мгла оккупации, постепенно берѣ за горло каждого слежкой, застенками и голодовкой. И так — до самого дня освобождения в сорок пятом.