Сибирские огни, 1985, № 2

времени, лирический герой, увидев- сквозь ветровое'стекло яркую звезду, признается: «И тут я понял: словно свет этой звезды, здесь, в древнем Ополье, сквозь меня толь- ) ко что прошли тысячелетия истории... Мне уж е 'н е быть другим: мир для меня как история. Ведь я прошел путем, которым и до меня в древности проходили целые наро­ ды. И творил историю в новейшие времена, возвещал ее новый день — день победы! Я ехал Янтарным путем в пароконной армей- • ской повозке... не только кровавые слезы текли по моему лицу; нет, я смахивал и сле­ зы счастья перед красотой только что за ­ воеванной победы». Здесь писатель словно бы решил в самом концентрированном циде представить наи­ более характерные для него особенности — не только стремление передать нам, чи­ тающим, свое ощущение потоков време­ н и— многих, подчеркну еще раз, потоков, »йо и переполняющую душу красоту мира, красоту, которая постигается не только взором, но, главным образом, сердцем. Читаешь все, что включено в первый ■ том — и «Северные фрески», и лирические повести, и статьи и очерки в разделе «Грани' веков»,— и слышишь разные голо­ са. Эти голоса звучат согласно, но каждый из них ведет «свою партию». Взволнованно и искренне говорит наш современник, участник Великой Отечествен­ ной, звучит речь прозайка, тяготеющего к ’ ■историческому жайру, слышен в этом согласном хоре и голос этнографа, време­ нами вступает в разговор искусствовед... На равных правах с другими собеседни­ ками участвует в разговоре и литературный критик. Он при случае готов обоснованно и тодно высказаться о,том или ином про­ изведении прозаика либо поэта, он увле­ ченно говорит о стихах, вернее, он живет стихами. Он, сказавший, что «...война и поэзия одновременно входили в мою жизнь...», имел на это полное право: про­ шедший через войну — пожизненно остает­ ся солдатом, а стихи, которые пришли одновременно с войной, делают человека , пожизненным подданным поэзии. Потому-то V он не пройдет мимо полузабытого поэта прошлого века, преследуемого церковни­ ками, потому-то он задумается сам — и за ­ ставит задуматься читателей — о том не­ повторимом, чем обогатил литературу тот или иной художник слова. И все' эти собеседники ■читателя — про­ заик, историк и этнограф, искусствовед и литературный критик уживаются в одном писателе Валерии Дементьеве. , Но тщетно искать у В. Дементьева про­ изведения «чисто» исторические, «чисто» сорремен-ные, «чисто» искусствоведческие — эти жанры сосуществуют не порознь, изо­ лированно друг о'Г друга, а в сплаве, коіча- р ьй механически разделить - невозможно. Впрочем, так же неразъединимы в его твор­ честве современность и история. Что еще отличает В. Дементьева-крити- ка? Одно из труднейших дел в критике — опираясь на логику,. на . законы строгой науки, не забывать о «душе» произведения, не превращать его из живого . в мертвое. Таким умением обладает В. Дементьев. В этом отношении он — критик-художник, И еще один оттенок хочется вложить в это- определение. В. Дементьев, разумеется, не отказывается от анализа произведения, но не ограничивается, им. Для него разго­ вор о произведении — это разговор Об ав­ торе, о замысле и его воплощении, о судь­ бе художника, о его биографии, наконец. И конечно, это рассказ-размышление о человеческой сути мастера, о том, что предопределило его путь, его поиски, его решения. Перелистаем его полные живописных подробностей’ работы о Н. С. Лескове («Ладожский вояж»), о В. Сиротине («Жи­ тие Василия Сиротина»), об А. И. Купри­ не («Река жизни»); К. Н. Батюшкове («Питомец муз») — и увидим, что весьма сложно определить их жанр. Что это — статьи, или повести, или эссе? Ни то, ни другС^е, ни третье, и в то же время — и то, и .другое, и третье в каком-то органичном соединении. В. Дементьев — лирик по складу души, "и для него главное — не объяснить, какими средствами художник достигает результа­ та (хотя он выполняет и эту задачу), а передать с в о и ощущения', разобраться в , том, как воздействует произведение на сердце и воображение читающего. Есть в этом подходе и свои достоинства, и, видимо, свои недостатки. Но, как извест­ но, истинно художественной произведение всегда будет глубже и многограннее самой исчерпывающей статьи о нем, и любой ме­ тод критики не является универсальным. Подход В. Дементьева к раскрытию про­ изведения закономерен и позволяет гово­ рить о нем, как о критике-лирике. В статьях В. Дементьева отражена целая эпоха в развитии советской поэзии — от Александра Блока и Свргея Есенина до Александра Твардовского и Ярослава Сме- лякова, Николая Рубцова и Андрея Воз­ несенского, Степана ЩипаЧева и Александ­ ра Межирова, Александра Яшина и Егора Исаева. В этом ряду — плечом к плечу с русскими поэтами — стоят украинец' Айи- кола Бажан и грузин' Георгий Леонидзе. Критик, по существу, создает портретную галерею очень разных поэтов: в каждом портрете радует и узнаваемость оригинала, и то новое, подчас неожиданное, высвечен­ ное пристальным взглядом портретиста. Статья «О, Русь моя!..» начинается с кар­ тины приезда Б л о к а , в Шахматове 4-го июня 1908 года. Именно с картины — с пер­ вых же строк я, читатель, вовлечен в уютный мир Шахматова (не случайно критик подчеркивает, как часто Блок употреблял слово «уютно»), и меня обету- , пают заботы и чувства молодого поэта, его думы о стихах, его тревога о Любови Дмитриевне, гастролирующей с труппой Мейерхольда в провинции, его влюблен­ ность в природу. Не великий поэт, на ко­ торого наведен «хрестоматийный глянец», а живрй человек, непосредственный, искрен­ ний. Кажется, что эти до .осязаемости кон­ кретные приметы бесконечно далеки от по­ этических поисков Блока. Но только к а­ жется. Эти житейские штрихи на редкость красноречивы, и критик доказывает, что восприятие «чопорного, с «каменными гла- , за|ии»- Блока сквозь «Стихи о Прекрасной Даме» создало еще при жизни -поэта миф ''і