Сибирские огни, 1985, № 2

Степушке, чтобы это самое прекрасное, что ему доцелось создать пока, перестало сушѳствовать. Ночь густела, 'заглатывая зимник — загл аты вая навсегда, подпол­ зала к римовыо, к реке. И ж алея, что ав ’гозимник перестал существо­ вать, Степушка уже думал о другом. Уколов темноту длинными желтыми усами, шевельнулся у зимовья бульдозер. Через минуту понесся голос Федора К а у р о в а ;, — Ст€-€-бпка-а-а! Пое-ха-ли-и-иі ...Креёты в этой холодной сибирской земле не гниют долго. Почер­ неет крепкое смолистое дерево и стоит себе, изорванное трещинами, заматеревшее. Стоит прючно, как прочно и твердо стояли некогда на этой суровой земле те, кому и поставлены они в память. Степушка долго сидел над могилой отца. Студеный ветер тянул с реки. Дыбилось под угорьем, плескалось. Доносились, раздернутые ветром, голоса сплавщиков. -Отдаваясь в уставших ногах — последние тридцать 'километров пути Степушка отшагал из-за распутицы пехом,— по жилам земным катился могучий весенний гул. Могилка была еще не прибрана, как не прибраны были пока и ' другие могилки, едва освободившиеся от снега, но земля на бугорках уже п тсохла и завивалась легкими невесомыми колечками, похожими на буйные чубы усопших. Степушка поймал один, и на ладони осталась обычная глинистая пыль. С ам ая обыкновенная пыль и ничего больше. Но ведь что-то же было? Было и есть. И будет! Это уж как посмотреть на то, что держишь в своих л ад о ­ нях, чем живо твое сердце. — Бывай, батя... Еще встретимся.— Степушка погладил бугорок, словно приласкался, и пошел крутым спуском к деревеньке. И не доходя до дома, далеко еще не доходя, услышал взрывом отозвавшееся в нем: — Сте-е-епу-ш-шка-а-а!.. Слезиночка ты моя ненаглядная! Птица-вещун — материнское сердце. Д а в а я нам жизнь, оно утрачи ­ вает что-то и, ускорив на вздохе облегчающей радости движение, ж и ­ вет лишь огромной и светлой надеждой. Что, когда и как оно слышит— никому не дано и не будет дано понять, кроме ее самой, породившей нас. Оно слышит самую Малую нашу боль, оно волнуется и всегда рядом. — К ак же ты, Степушка! Как же ты жил-то один в тех краях! Эва, куда занесло тебя шалым ветром! Что же там хорошего такого тебе? — Хорошего?— Степушка растерялся.— Почему т - хорошего? Я хо­ рошее не искал... — Д а к плохо, плохи было? — Что ты! Ведь люди же! И крепкая, очень крепкая,„твердая по-настоящему вера была в нем, что жил он хорошо, по-человечески правильно, д аж е если не все у него пока получается как следует. Без геройства, но и без подлости. Точно т ак же, как без подлости обходились и с ним. П роявлял свои слабости и побеждал, как это делали другие. Сердился и радовался, как умели сердиться и радоваться его но­ вые друзьЯс Бы вал глуп и самонадеян, и бывал бескорыстно благороден. Р а зв е этого та« уж мало для начала и разве так уж плох этот наш белый свет, которому ни конца ни края? — Курлы , курлы! Курлы, курлы! Высоко-высоко летели журавли. Летели буднично и привычно, ту­ да, где получили жизгнь и познали радость первого полета. Но если все т ак привычно и знакомо, то почему рвется вослед это ­ му крику его вздрогнувшее сердце! И почему же столь певуче-неповто- рим сегодня их устало-торжественный клич? Почему? ф ---------