Сибирские огни, 1985, № 2

знаю,, с ихней колонной нет наливника... Так в бочках! В бочках, гово­ рю, давай направляй, нам к акая разница, из чего заправляться. Л упает Степушка сонными гл а з ам и ,. ничего не ■может понять: царство аппаратуры вокруг, потрескивание и попискивание, странные запахи, отдающие канифолью,* горячим стеклом, подгоревшей провод­ кой. Игорь Петрович в больших наушниках, будто на Луну собрался лететь. Глухое завывание застуженного космоса и масса мешающих друг другу голосов. — Не сюда, паренек, следующая изба — зимовье.— Радист выпро­ важивает Степушку за плечи. З а стеной радиорубки веселым дискантом запела морзянка. И это случилось так вовремя, и было так славно. И Степушка будто поплыл на маленьком самодельном плотике с копной душистого сена. И эта его теперяшняя усталость, перемешавшаяся с чем-то легким и необре­ менительным, была схожа с той памятной ему навсегда деревенской усталостью, которая свойственна лишь сенокосу — она очень сильная и глубокая, но не тупая, не оглушительная, а удивительно прозрачная, приподнятая над землею струистыми запахами лугов, лесов, истомлен­ ных трав. Это, было как наваждение, причины которого никому не мо­ гут быть известными. Просто оно пришло и подчинило его себе, власт­ вует над ним". Но пришло оно не сейчас, оно пришло еще там , за озером, а он даж е не заметил, что оно пришло к нему. Он вдруг отшатнулся и зажмурился. Прижимая его пучками .света к бревенчатой стене зимовья, с оглушительным и, как у людей будто бы, тоже простуженным ревом на островок поднимались тупоносые «МАЗы».'Они лезли, лезли, их было много, все они громко сердились и чего-то требовали, не, ж ела я даж е отдышаться и отряхнуться с доро­ ги от куржака. Н а Степушку мягко легла рука. Игорь Петрович. Приговаривая что-то бодрое, он увлек его за собой. . И мать ласково пришептывала: «Пристал наш работничек! При-ста-а-ал! Вот умоемся, молочка с хлебцем мягоньким попьем, и все как рукой снимет. Без Дела ж и т ь— ' только небо коптить. П рава ножка, лева ножка — поднимайтесь по­ немножку...» В зимовье Л ева налетел с восторгом: — Ну! Ну! З автр а будем в Заполярье! И это повизгивание нарепетированно-домашнее. Ну разве можно так вот гов'орить, что будет завтра? Пора бы научиться думать, а не балаболить, схоже с Васей. — Погоди,— отбивается Стёпушка, ему вовсе не хочется б алабо ­ лить.— Потом про «завтра». Дожить еще.— Ему сейчас не хочется по­ ходить на Леву, больше выдержки, больше мужского'достоинства! Л ева уставился недоуменно: — Ты что, заболел?.. / , Дорожники и шоферы плещутся под умывальником. Раздевшись, они кажутся вовсе не такими угрюмыми и массивными, как в теплых своих ватниках, комбинезонах, меховушках. Черные подходят к умы­ вальнику, черные, практически, и отходят. Лишь оголенные запястья рук, оголенные шеи отливают естественной белизной. Волосы у всех спутаны, всклокочены, пакля паклей. Лица припухли. Степушка взбирается на нары и ворчит: — Что-то разморило сегодня, и вправду. Душу, думал, вытрясет на этих кочках. ■ ( . Откинув голову на руки, блаженно вытянувшись во весь рост, он улыбается чему-то. Никогда не знавший ни извести, ни краски, потолок зимовья прокопчен до угольной черноты, и кажется, что его вовсе нет, а есть лишь беспросветная ночь, в которой так приятно сейчас о тды ­ хающим глазам . И Большая Медведица — самое приметное созвездие северного по­ лушария. И далекий голос Литухина: