Сибирские огни, 1985, № 1

чаться, оставались чужими. Руки были чужими: не то они поднимают кружку, не то кружка поднимает их. И никто больше не донимал его в эти дни, кроме Матвея. А промывальщик пялил немигучие свои глаза, гудел: — Копач, язви тя, бадейки волоком таскает. , Возражать было нечем, что правда, то правда, уж тянет-гнет его земле железная подружка, лишь ниже склонялся Степушка над круж ­ кой с чаем. Не считая себя белоручкой — уж испробовано мужицких работ,— он все-же будто чего-то стыдился. Не выдерживая его приставаний, Рязанов неодобрительно^ вроде бы заступаясь, начинал ворчать, но Матвей отмахивался: — А я озлить его лселаю, чтоб злостью собачьей закипел. А то как эта вот сгущенка неразогретая. И подбрасывал, подбрасывал едких, каленых слов, имея свое по­ нимание этой самой всепобеждающей злости в человеке, которой, ка- за.|Тось, так и пышет весь, и Степупікиного места на трудовой земле. Под конец обеда промывальшик разворачивал брезент, показывая ружейные гильзы, плотно заткнутые войлоком, хвалился: ,— Пять штук седне взял, и все как чечевички. Порадуется Алек­ сандра Николаич, ох и порадуется! У него, понимаешь ты, болезнь на этц штуковки. Его послеобеденное священнодействие с добытым золотом походило на молодую и сильную страсть, заряжая всех новыми силами и еще большим желанием бить эти треклятые шурфы, качать и качать взрых­ ленную взрывом породу. Закрывая в порыве чувств, тайного любования собой, глаза, вскидывая бородищу, Матвей превращался в слух, подки­ дывал гильзы на руке, определяя нечто большее, чем обычную тяжесть приятной находки. Потом он обходил непременно круг, совал каждому под нос широченную свою ладонь с высыпанными на нее грязными чечевичинами, задерживался возле Степушки: — Потрогай, копач, язви тя! Возьмись за него пальцами. Не подозревая, что оказанное ему внимание — внимание особое и много стоящее по старым старательским традициям, и не подозревая о тех благородных чувствах, которйе испытывает к н«му этот грубый человек, Степушка брал шепотку золота, катал крупинки меж пальцев. Глаза у Матвея узились, дыхание учащалось, словно ожидая чего- то сверхъестественного от соприкосновения Степушки с металлом, он спрашивал подчеркнуто-торжественно: — Ну, греет? Кровь-то что? Что кровь-то в тебе? Степушка пожимал плечами, после горячего чая согревшееся тело просило роздыха и еше большей слабины, голова была ватной, клони­ ло ко сну. — Нет азарта, ну что ты с такого возьмешь!— сокрушался про,- мывальщик.— Ему бы на боковую теперь минут на шестьсот! Лишь бы в шурф не спускаться. Распаляясь на невнимание к'своей добыче, он кричал что-то еще, грубое шорой и оскорбительное. Степушке казалось, что Матвей может схватить его за грудки, отшвырнуть от баксы, втоптать-в снег. И каза­ лось, что промывальщик его не только презирает, но и ненавидит — холодного такого и безответного на буйную старательскую радость. Но тем не менее стоило еще кому-то начать приставать к Степушке, как он тряс бородищей, рассерженно гудел: — Отобедал — шпарь на линию, нашел бесплатное кино. Шпарь' себе, бадейца заждалась. Оставаясь глубоко убежденным, что старый промывальщик не принял его и никогда не примет, Степушка равнодушно смотрел, как иногда на вороток ложилась его крупная рук’а, и. вжимался весь, не ожидая ничего хорошего. — Рязан запурхался,— говорил ему промывальщик сердито и властно.— Помоги аммонит растащить по линии.