Сибирские огни, 1985, № 1

венничные стены; шуршал по крыше, в остывшей трубе; и гудел заунывно, со свистом — такая песнь тайги растревоженной. Матушка-темь давит на стылую онемевшую землю. Глухая. Бес- конечно долгая. Все в ней подчинено лютому морозу. ОЪ здесь и кап-1 рйзный барин, и лютый воевода. А Николашка воевода сам себе. И Назарке. У Николашки но ги занемели недвижно лежать. Душным хорьком скачет по запутанным; извилинам затаенная мысль. Эх, испортили такую обедню! Уж он бы отобедал за всех, кто не доел здесь и не допил. На сто рядов было ведь продумано. До весны — и хва ти ! А без Назарки пустое дело. Весны, конечно, можно и не дожидаться, что ему, собственно, весна?.. Пожалуй, не стоит, смело можно отчаливать, с него взято с присыпкой. Другие пусть. Одичал ведь хуже Матвея... Столь бродя­ жить — одичаешь, если окончательно не свихнешься. Но беспокойно Пригоде. Ворочается без сна, выверяет концы нового плана. . — Слышь, Назарка!— тычет в сутулую спину напарника кадровый шурфовшик.— Да слышь, ты! — Ну-у!.. Че-е! — Тих-ха-а, шалава! Слышь... погодка? — Ну-у... Бьет.— Назарка равнодушен и вял. — Про нас... Надо, Назарка... Сходим. _ * — Куда те, жрать станешь? — Молчи, дурак... Дура-а-ак ты... Вертолёт, и айда. Пусть другие, на пацанятах пускай спробуют... Слышь? — Мне че, можно и шас... Давай смоемся... А бугор? — В законе мы, не имеет права. Близится рассвет. Полнится ночь новыми шорохами. Проснулся Степушка, зуб на зуб не попадает. Кажется, от его дрожания и балок дрожит. Все тело будто отнялось и отделилось от разума. Но и мысли пока рваные. Ком кудели на прялке, а не мысли. Конон пришарашился. Громыхает железом, табачише смолит. Покряхтывая, напяливает ватные штаны Матвей. Склонился над фо­ нарем Петелин. Недовольный ранней побудкой, Семка ворчит сипло: — Совсем уж! На Конона-придурка они равняются. Ты, бугор, законы-то соблюдай, они для всех писаны. Его не слушают, очевидно, привыкли к Семкиным утренним протестам. Степушке тоже ранние подъемы не приносят удовольствия, пова­ ляться подольше и он мастак. Но одно дело — дома, и совсем другое — здесь, на чужих людях. На завтрак то же, что и на ужин. Скрежещут по консервной жес­ ти складные ножи. М ужики едят нажимисто, кто где примостился. Семка плеснул Ка рожу две жмени ледяной воды^ отчего взбод­ ренная кожа его лица ст^ла еще краснее, ворочает ложкой, как лопатой. Длинные волосы непричесаны. В два счета опростав банку, ложку облизал, взмахнул над головой: — Ударникам.слава! — Шпарь баксу разжигать,— рычит промывальщик.— Ударникам дорога открыта. Но принудить Семку к работе посложН)ее, должно быть, чем объездить медведя. Откидываясь навзничь, Семка гогочет: — После вкусного обеда, по закону Архимеда, полагается вздрем­ нуть... Полежу, чтоб жирок завязался. За окном по-прежнему еще темно. Жидкий свет фонаря высвечи­ вает лишь угол, где спят мастер, промывальщик, взрывник. Черт-те что,— задумчиво гудит Петелин.— Домой меня ночью унесло... Пельмени ел.