Сибирские огни, 1985, № 1

«в сапогах, где им быть,— смеется Литухин.— Это ты их со стра­ ху потерял. Отнялись они со страху». Мать мелькнула. Далеко-далеко. На бугорке. Помахала ему и покатилась в тайгу. «Здесь я!.. Ма-а-мма! Не уходи, я здесь!» Гуси летели в синеве. Белые-белые. Белее снега. Гуси летели легко и быстро. Будто скользили. «Не улетайте! Не улетайте! Не хочу я здесь оставаться!» Ма'гъей Керченский обжегся о темень холодную, произнес глухо: Не кричи, паренек. Не пужай народишко.— Самому себе ска­ зал: — Снится что-то... Кажному что-то снится. Ночь все не кончается, и в голову бывалому таежнику, скитальцу вечному, лезут странные мысли. Жалко Матвею новенького. Вскрики­ вает, вишь ты, пугается, неоперившийся желторотик. Сурова, сурова тайгушечка-подружечка! Уж чем-чем, а ликом своим страшать умеет. «Буран, должно быть, скоро сорвется. Язви в душу, навытворяет». Била за стеной копытом лошадь. Дрожь мерзлой земли передава­ лась бревнам, и они подрагивали. На реке трещало — рвалась ледяная водица на волю. «Ох, волюшка ты, воля! Всем ее хочется, а она-то и главная дура. Потерял жалко, нашел — горько. Эх, ма! Все-то, все, как та кани- |.тель в ручье. Кто-то всегда сверху: то ли вода, то ли ледок...» Тошно Матвею Керченскому, непутевому старикану. Со счёта сбился — когда привезли его в эти чужие студеные края. А что перекла­ дывать? День утром красен, к вечеру — хмельная блажь. Но думается, язви его, думается, душа-то живая, поди, роздыха просит, срчувствия. Оно так под. старость! Оно так! Все оно Матвеево в лотке старательском — прошлое и настоящее. А будущего на пшик; что мдхры в дырявом кисете. Это у молодых иначе. Этим да-а! Поживут.'., если шея выдержит озираться... Грубая жизнь, грубые мужицкие рассуждения. Матвей лежит на спине, вытянувшись во весь богатырский рост, пялит чуть приоткрытые глаза на мутное окно. Вставать лень — это снова шурфы, ледяная водица, блеск желтой крупицы, от которой давно тошнит. ' Друг верный, дружок-то'варищ Рязанов, лесина сучковатая, знай всхрапывает. Шепотом: — Ээ! Колода... Э! Э!, Рязан! «Сопит, знай!..» Матвей утишает соблазн садануть покрепче сотоварища под бок, приказывает себе: «Лежи, лежи, так-растак, бессонная кукушка!» А горный мастер Петелин видит себя на прииске, дома — та же тоненькая ниТочка, протянутая через горы-долины Степушкой-парень- ком. Петелин умыт, выбрит. Жена, Тамара Антоновна, строганину из нельмы тешет. Кольцами лук. Едкий. Петелин глаза щурит, не может надышаться. Перца густо. Отрава-закусон, да из Тамариных-р рук! 'Наперчить Тамарка любит, поддаст на всю катушку. Глаза слезой исходят, в глотке слю­ на холодная. ' , , Девочки-дочки на коленях скачут, дергают за волосы: «Пельменей, пельменей, пельменей!» Ах вы, проказѣицы! Вот,я вас! Без отца тут совсем! «Нашли, значит?»— утираясь локотком и дуя на красные пальцы, спрашивает жена. «Кто ищет! Петелин с Керченским! Мох сдирай и греби. Самород­ ки! Слоеный пирог!» «Болтуша, знаки бы хоть.» Смеются... В заледенелое окно хлестал сухой снег; зарядами, бухал в лист-