Сибирские огни, 1985, № 1
средних лет. Ослепительной белизной сверкала на нем нейлоновая ру баха. Толстую красную шею сжимал непривычный ей широкий галстук. Но Степушкино внимание привлекли не блеск рубахи, галстука, костюма, и не излишняя шумливость во всем, что делал пассажир в- первые минуты, оказавшись в купе, а огромная, видавшая виды рыжая шапка и разношенные меховые сапоги с ремешками на голяшках и подъеме. Мужчина был на «взводе». Добродушно сытые серые глаза его бес церемонно уставились на Степушку, поморгали, не выражая ничего определенного, а лишь принимая к сведению и запоминая, что кто-то еше находится рядом. Потом послышался грубовато-надсаженный голос. — Ну-к, молодняк, разреши сдвинуть. И вы, товарищ! Вот! Мужчина сел грузно, как упал, и пожаловался: — У-уф! Уст'осали родственнички. Вот привычка: встретились — до упаду, расстаемся — до умопомрачения. Далеко едешь? Степушка назвал свою станцию. — А я думал, ты до Хабаровска,— словно сожалея, что ехать им вместе недолго, шевельнул толстыми губами мужчина и закрыл глаза. — Я думал, ты настоящий ездок. Посидел тихо с полчаса — краснота его полного лица опала, ды хание выровнялось,— и снова ожил: — Клюем носами! Глупо! Несколько дней, и прощай веселые поез да, прощай вольная жизнь. Пошли в ресторан, сосед! За накрахмален ные скатерти! — Вы сами,— сказал Степушка и поежился. — Подъем! Слушать старших!— На плечо ему легла крупная тя желая рука, встряхнула властно.— Борецкий я. Александр Николаевич. Устраивает? Ну и пошли, пока зрвут, один я не люблю. В ресторане было немноголюдно. Всюду стекло, зеркала, торчащие конусами салфетки. Все ослепляло’ парадностью, невиданной им доселе. Александр Николаевич, оказавшийся главным геологом прииска, словно бы угадывал его настроение и гудел ровно: — Приятнее в такой обстановке? Приятнее. И просторнее. В купе мне тесно. Легко выдернув из Степушки необходимые для первого знакомства сведения и подозвав бойкую, крепкую на ногах и телом официанточку, сказал с нажимом на басы: ‘ • —*Мы твои клиенты, Светочка, не только на этот вечер. Уловила? Мы и завтра, и послезавтра, и,т. д. и т. п. — Я — Рая,— сухо сказала официантка, вынимая из кармашка бе лого передничка блокнотик.— Слушаю вас. — Тем лучше, Раечка. Значит, утром к девяти шампанское, несмот ря на то, что, говорят, по,утрам и лошади им брезгуют, мы'не брезгуем, и глазунью с колбасой. В обед я хорошее вино предпочитаю всему про чему, от него тепла больше. Не до устирки, но по-русски густо, до коло кольного звона. И на ужин сопутствующее, как заведено в хороших домах Лондснов и Парижей, но чтобы не похудеть. Я это к тому, сест ренка, чтобы во всем объеме сразу представиться, а потом уж только употреблять, я смерть не люблю ждать, вертеть шеей. А напиточки — предпочтительнее в отпотевших бутылечках, если сможешь. Сможешь, Рая?— и дотронулся чуть до локотка официантки.— По крайней мере, постарайся, чтобы лишний раз нервы не тратить. Он говорил,'не заигрывая, как это делают Д)бычно, разговаривая с официантками, и как это представлял себе по некоторым кинофильмам Степушка, а весело, непринужденно, отказать ему было невозможно. Раечка сменила скатерть, поправила в бокале засохший цветок. — Увяло все, умирает,— грустно сказал Александр Николаевич,— а у нас в Заполярье и вовсе такое не растет... Снег скоро. — Холода,— виновато сказала официантка,— нету нигде цветов. — Запомним и эти. Что делать, сестренка,— повел рукою Борецкий,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2