Сибирские огни, 1985, № 1

Сила ломит силу — вот и все, чем блеснул в эту минуту вспыльчивый брат Ульяна. И Терека безмолвно покорился ей на время. Но ни сам он, ни Устин лучше и чище от этого не могли стать. И не чувство протеста к сказанному Терехой обуяло Устина, а обычное желание сильного засту­ питься за слабого, еще более утвердив этим, вроде бы благородным, поступком свою физическую силу. «А ум? Ум-то на что?— думал огор­ ченный Степушка, бесцельно слоняясь по этажам огромного вокзала. — Единственное доказательство — кулаки?» Вздрагивая всякий раз при виде фигуры, хотя бы издали напомина­ ющей кого-то из носильщиков, Степушка забивался в самые глухие коридоры, и это новое в нем возбуждение росло, все заметнее и ощу­ тимее. , ■ ' ' «Уехать! Ка к же все-таки уехать?» Теперь ему казалось уже, что прожил он этот день, нарушив очень важные законы общения между людьми. Все они, сам он порядочно утомились, ждут не дождутся, когда им выпадет наконец расстаться. И вот еще что беспокоило. Получалось,, что нечаянно коснувшись чужой жизни, он не принимает ее лишь потому, что она противоречит всем его прежним убеждениям, да и просто не подходит ему. Но ведь все они живут, хорошо ли, плохо, но что-то делают, кому-то нужны. Это было как бы последней попыткой примирить себя с носильщи­ ками, осилить мальчишескую свою заносчивость, но ничего из этого не выходило. Совесть подсказывала, что нельзя больше уступать обстоя­ тельствам, ни в мелком, ни в большом, нельзя идти против того, что у людей принято называть совестью. Появлялся Литухин и кричал ему весело: «Летим, Степаха-гусь! Держи-и-ись, паря!» Потом они сидели где-то у костра. Литухин чиркал напильником по цепи бензоіилы и гудел: «Как у других, этого не знаю, но я не работу люблю, а себя в работе, вас всех, когда вы в настроении и веселые. Будет человек, будет и хорошая работа. Это же не она нас, а мы ее портим, люди, если с тол­ ком разобраться, потому что делать не хотим, как следует. В этом у нас много шиворот-навыворот, мякина-крест, кому как удобнее, так и шпарят». И ему хотелось еще такой ночи у костра и нового пристрастного разговора. Свернув за угол узкого и безлюдного коридора, Степушка неожи­ данно столкнулся с замерзшим у приоткрытой двери Спиридошей. В ру­ ках у него была сберкнижка и небольшая пачка денег, которые Спири- доша торопливо пересчитывал. Старик испуганно дёрнулся, но, признав Степушку, горько усмех­ нулся: — Дожил... Каждого шороха боюсь, как вор. Это,— положив день­ ги в сберкнижку, он дотряс ею,— жене на памятник не могу собрать. Жена у меня три года назад как умерла, а дети... Не хочу чтоб знали даже, сам хочу. ^ — Не пил бы, давно собрал,— усмехнулся Степушка. — Эх, парень, парень! Иди своей дорогой, посмотришь, как оно у тебя выйдет под старость. Иди, иди!— неузнаваемо озлился Спиридоша. Это было и неожиданно и против того, что Степушка думал о старике. Розовым отсветом полыхали огромные окна. Высокие дома, высве­ ченные багровым закатом, проступили четче, ярче, оттененнее. Шпалы, напитанные маслом, мазутом, источали нечто похожее на густой, ры­ же-янтарный жар. И словно готовясь сгореть ^ нем, Степушка шагнул поспешно к ближнему окну, но мощные усилители разнесли весть о под­ ходе поезда. И Степушка вздрогнул; — Прощай, старик... Не думал я, что ты злой такой... Злись на себя, на своего сына, а я-то при чем?