Сибирские огни, 1985, № 1

шись на перила и осматривая беспокойное, похожее на развороченный муравейник, скопище людей, потом снова спустился вниз. Время тяну­ лось медленно и тревожная мысль о деньгах снова вернулась. Ведь не сесть без билета, как ни крути. И никто его не преподнесет на блюдеч­ ке, сколько бы ты ни делал хороших и бескорыстных дел. Тут уж прав­ да на стороне Ювеналия Юрьича — сам о себе не подумаешь, никто о тебе не подумает. Вопрос был щекотливый, но решать его было необходимо. Он вя­ ло, бесцельно^ будто, побрел куда-то, и ноги сами принесли его к лест­ нице, ведущей в подземный этаж. Он еще не знал, одолеет ли нежела­ ние вернуться к носильщикам, но войти нужно было, приходилось поступаться, заранее обрекая себя на насмешки, что-то терпеть. Жизнь представала все более жестокой. На широкой мраморной лестнице, уткнувшись в кроссворд, сидел старик Спиридоша. Подняв на Степушку задумчивый взгляд, он спросил: — Орган городского самоуправления в России восемнадцатого — начала девятнадцатого века. Шесть букв. Предпоследняя «ш». — Ратуша,— наугад сказал Степушка. Но старик обрадовался,’ хлопнул по лбу ладошкой: — Ка к это я! Ратуша! Ратуша и есть, все сходится. — Да разве у нас было такое? — запротестовал Степушка.— Оно и слово-то не наше; я наугад сказал. — Было, было! — радостно бубнил Спиридоша, аккуратненько вписывая буквы.— Та-ак!.. У нас, в нашем государстве столько всякого перебывало, другого такого государства, пожалуй, и не найти больше. Он казался живым, бодрым, деятельным, и Степушке не верилось, что несколько часов назад старик выглядел равнодушным и безволь­ ным. Сейчас перед ним сидел человек, переполненный своей маленькой радостью открытия, глаза его, действительно, сохранили глубинный огонь мысли, юношескую чистоту и ясность. Вписав новое слово и одарив Степушку восторженно-признатель­ ным взглядом, старик откинулся на стенку лестничного марша: — Великая стра"на! 'И размерами, и содеянным. Ох, великая Россия наша мать, как проникнешь в серьезные документы... Но рань­ ше историю глубже понимали. А кто составлял? Того же Карамзина возьми. А-а-а! Патриот, исследователь, а не какой-нибудь компилятор, которому лишь бы опубликовать свой труд. — Вы что же, историк? — спросил Степушка,. обескураженный сердитыми словами старика. — Почему обязательно историк? Но образование имею, конечно. — А зачем вы... с ними? — удивился Степушка. — Не нравится? На первый сорт уж не гожусь? — Не про это же я вовсе. — Про это или не про это, все равно. Я тоже себе не нравлюсь и нравиться не буду, но умирать не хочется.— Он странно как-то дернул головой.— Все мы — продукт своего общества, а не сами по себе, все мы — дети своего века, его загадок и отгадок. Я, ты, все! — Он величе­ ственно, как трагик, исполняющий самую трудную по напряжению и душевному надрыву сцену любимой роли, повел рукой.— И все... себе на уме. Он предпринял попытку улыбнуться, но губы его посиневшие и хо­ лодные не повиновались, на них обозначилось нечто жалкое и неопре­ деленное. — Один я остался,— помолчав, снова заговорил он.— Как жена умерла. А детей не люблю. Я схоронил ее и выпивать стал, я не умею без нее. Пришлось уйти из дома. Ушел и все, на кой они мне такие? — Они ему не нужны, а он им каждый вечер нужен,— весело ска­ зал набежавший Тереха.— Он, чтобы ночевать к ним не идти, отку­ пается выручкой. — И они берут? — возмутился Степушка.