Сибирские огни, 1985, № 1

мал лишь о том хорошем, что ждет его дома. Казалось, что дом этот свой и свою деревню он больше никогда не покинет, как не покинул ее и тогда, когда группа ребят уезжала на БАМ. Да если бы не эта неожи­ данная мечта выучиться на геолога, он бы никуда и не сунулся. Но он тут же подумал, что безбожно врет себе. Ведь что-то же горело в душе. И все разгоралось. И просило необъятности, безграничного полета, не­ изведанного. Что-то прежде дорогое и вроде бы бесценное уже умерло, и что-то столь же необходимое, чтобы жить и дышать, властно зарож­ далось, властно куда-то звало. Носильшик шумно сопел, пер прямиком сквозь толпу, словно пы­ тался поскорее от него отвязаться. Наткнувшись на лоточницу, Сте- пушка обрадовался: — Гля, тетка еще тут! Ну и тетка! Высыпав на лоток мелочь, сказал, радостно потирая руки: — Гони нам на все, тетка... если за «так» было жалко. Лоточница подала два пирожка. Надкусив один и помотав от удо­ вольствия головой, другой Степушка протянул носильщику: — Ниче, совсем как настояшие, попробуй. Носильшик взял, вонзил в поджаренное тесто крепкие зубы. — Даже теплые, правда? — весело говорил Степушка. Дожевав пирожок, носильщик спросил: — Куда едешь-то? — Домой,— испытывая непонятное затруднение,— ответил Степуш­ ка и поспешил уточнить, словно боясь, что передумает,— в сторону Байкала мне. А там еше. Я в институт поступал, в геологоразведочный, на химии срезался... Да из наших бы по-честному никто ее не сдал, даже дочка самой химички. Наверное, это была минута той самой человеческой слабости, когда возникает необъяснимая потребность ради минутного самоутверждения хотя бы часть своей вины переложить на кого-то другого. Но легче от этого не стало, и Степушка виновато отвел взгляд: — Зато в городе настоящем побывал, а то и в городе большом ни разу не был. В остальном выкручусь. — Прижмет — выкрутишься. Все выкручиваются, кто лопоухий. — А ты бы просидел ночь не спавши? — слегка разобиделся Сте­ пушка.— Думаешь, просидел бы?.. На купе я не рассчитываю, мне и в тамбуре сойдет, лишь бы пустили. Показалось, что носильшик тяготится и его откровениями и самим присутствием. Степушка повернулся, чтобы уйти, однако носильшик окликнул его: : — Эй, айда... Посажу вечером на поезд. Остановившись в нерешительности, Степушка оглянулся. Плохо выбритое лицо мужчины сохраняло задумчивость, лоб наморшился, словно там, под толстой красной кожей, свершалось противоборство мыслей. Робкий луч'солнпа скользнул по этому лицу, и оно показалось .Степушке изношенным, старым.. Иссеченное глубокими моршинами, оно будто лишилось навсегда самой возможности что-то чувствовать и чему-то сопереживать. В тайге Степушке доводилось встречать по­ добные, одубевшие словно, лица, и, зная, как обманчивы первые впе­ чатления, он попытался погасить в себе все неприятное, что возникло у него к этому странному человеку. — Нашелся начальник поезда, посадил он! — усмехнулся Степушка. — Начальник не посадит, а я посажу,— вдруг рассердился но­ сильшик и зашагал в сторону вокзала. И Степушка безоговорочно поверил. Но не потому, что вообще привык доверять взрослым людям, и, в особенности, слову мужчины, а потому, что п-овеяло от носильшика чем-то сильным, властным, что больше всего Степушке нравилось в Литухине. Федора Литухина Степушка помнит ровно столько, сколько помнит мать, деревню, самого себя. Огромный и лохматый, Литухин был всегда рядом и был всегда так же нужен, как нужны солнце, воздух и тайга,