Сибирские огни, 1985, № 1

Нет,— ответила Оля,— и если бы помнила, не показала. Они давно уже сошли с пригородного поезда и шли просекой в ело­ вом лесу. Трава под ногами была зеленая, некошеная и жесткая, ка ­ кая бывает в конце лета. По ней прошло много ног, ее топтали, пригиба­ ли к земле, а она находила в себе силы, выпрямлялась и даже сохраняла на себе такие же колючие, упрямые цветы. День был солнечный, горя­ чий один из последних жарких дней конца лета. У елок нижние лапы лежали на земле. Оля подбегала к ним, надеясь найти гриб, поднимала еловую лапу, но там ничего не было, и она возвращалась на зеленую полосу просеки. — Не ждите меня,— сказала она Люсе и Павлу,— я вспомнила эту дорогу, я ведь в сорок четвертом, летом, была в этом пионерском лагере. Они подумали, что ей хочется побыть одной, и пощли, убыстряя щаг. А Оля вдруг почувствовала, ка к что-то обхватило ее и, оторвав от земли, забаюкало, закачало. Никогда с ней такого не было; зеленая полоса дороги побежала куда-то вверх, к небу, и Оля упала, с.цовно эту дорогу выдернули у нее из-под ног. Очнулась и поняла: «Лежу на доро­ ге». Может, это обморок был от потрясенья, что приехала все-таки в Томск, вернулась? Конечно, чувства нельзя планировать, и прятать их, подавлять нельзя. Бросились бы они с Люсей при встрече на щею друг другу, обнялись бы, заплакали и не лежала бы она сейчас на дороге. Но Люся изменилась: «Напредставляла ты себе, ка к я буду лежать в обмороке, увидев тебя». Ну, и ладно, Люсенька, не тебя, так меня об­ морок настиг. А может, это не обморок, а солнечный удар, косынкой надо было голову прикрыть. Она добралась до лагеря нескоро, часа через полтора. На длинной веранде-столовой по четыре человека за каждым столиком обедали де­ ти. Оля поискала глазами Сашу, не нашла и присела возле крыльца на скамейке. — Сашу ждете? — спросила полная женщина в белом халате.— А его родители на речку пошли и вам велели идти туда. — А Саша где сидит?— спросила Оля.— Покажите мне его. И тогда женщина в белом халате поднялась на крыльцо и, стоя в проеме широкой стеклянной двери, закричала на всю веранду-столовую: — Титарейкин! Саша Титарейкин! И опять не рухнул потолок веранды. Мальчик по фамилии Титарей­ кин подошел к ним. Он был похож на свою мать, ее глаза, ее брови, только подбородок другой, у Люси Красивой был круглый, с ямочкой. — Вы Ольга Сергеевна?— спросил.— Мы с вами сейчас на речку пойдем. По дороге он вел себя с ней спокойно и раскованно, ка к умеют се­ бя вести уважаемые, незадерганные в семье дети. — Я про вас знаю,— говорил он,— мне мама рассказывала. Когда война была, вы в школу ходили, а потом уехали в Белоруссию. — А еще потом — я закончила институт и стала учительницей. — А я в войну, наверно, был совсем ясельный? — Тебя вообще полвойны не было. Только в сорок третьем году родился. Я в родильный дом пришла, а ты крошечный такой, смешной. Мама твоя была очень рада, что ты родился. — А папа? — Что за вопрос! Он еще больше. А ка к же иначе. Нет, она его не обманывала. Была великая война, и погибали на ней великие люди. И те, кому довелось в то время появиться на свет, могли родиться только от великой любви. Он называл своих родителей. Первая мама и Вторая. Первый папа и Второй. — А Первая мама тоже была красивая? — Тоже. Вот оно как бывает. Что же она тогда такое, красота, если можно переставить местами Красивую и Некрасивую? — А вы на самом деле учительница?