Сибирские огни, 1985, № 1

жали, была плоская, огороженная барьерчиком. Улиц, домов, деревьев, людей внизу словно и не было, а только небо с реденькими перистыми облаками и солнце, горячее, июльское. На этой крыше Оле казалось, что жизнь ее, не начавшись, уже кончалась. Все оставшиеся годы она будет учительницей, а Матвей закончит курсы помощников машиниста, потом курсы машинистов. Жить они будут с его матерью и сестрой. А в начале каждого лета, когда учебный год закончится, Оля будет подни­ маться на эту крышу и думать о том, что жизнь пропала, не получилась. Люди так устроены: что имеют — не хранят, потерявши — плачут. Тогда она поймет, что не хранила свою свободу, думала, что это одиночество. Кому-то свобода.не нужна, но для таких, как Оля, без нее нет жизни. Так она думала, и слезы заливали ей лицо, а рядом спал Матвей, и ни­ какие сомнения его не обуревали. Что она знала о себе? Чего хотела? Мало знала и неизвестно, чего хотела. Семьи в привычном понимании у нее не было, а по жизни, ко­ торая могла бы вне семьи обучить ее женскую душу, проехалась война. Правда, был тогда в соседях Фриц Карлович, он иногда говорил Оле, что она в будущем будет матерью, но для этого надо не просто выйти замуж, но выбрать для будущих детей хорошего отца. Оля отвечала; «Я возьму ребенка из детского дома. Я не буду выходить замуж». Фриц Карлович склонял голову к плечу, прикрывал глаза и не находил ответа. Однажды Матвей пришел и сказал: — Мать и сестра хотят с тобой познакомиться. Оля поморщилась: зачем? Кому нужны эти смотрины? — Их, наверное, мучает любопытство. Почему они вообще знают обо мне? Разве я тебя просила рассказывать? — Где же я тогда пропадаю? Знаешь, я не привык врать, у нас дома это не заведено. — Тогда продолжай докладывать правду, скажи им, что я не приду. Это ведь сестре твоей не терпится на меня посмотреть. Я слышала, ка ­ кие эгоистки в таких ситуациях младшие сестры. Он задохнулся от оскорбления, покраснел: — Можешь не ходить, никто тебя силком не тащит. Только зачем же оскорблять незнакомого человека? — Каким же это словом я ее оскорбила? — Сказала: эгоистка. Она хорошая девочка, а ты ее за глаза, не зная... — Вот что, Матвей, если ты так за нее переживаешь, то и сидел бы возле нее. Она досадовала, что жизнь сблизила ее с человеком, которому малоинтересны ее воспоминания и рассказы, который чересчур/всерьез относится к каждому ее слову, не, умеет отделить, когда она всерьез говорит, а когда болтает. Оля не только забыла, что выпросила, чуть ли он сам на- не вымолила у судьбы Матвея, она искренно уверовала, что шел ее, явился и перегородил дорогу ее подлинной любви, тсіму самому рыцарю на белом коне, который, конечно же, скакал к ней, но из-за Матвея не доскакал. Рыцарь сбился с пути, Д Матвей каждый день был рядом. Надежный, спокойный. Лучше всего им было в кино, в темноте, когда шел хороший фильм. Тогда Олино'сердце вдруг сжималось от нежности к нему, она поглядывала на его профиль, на руки, упершиеся в колени, и понимала, что этот человек никогда ее не обманет, всегда будет любить, только ей надо быть к нему подобрей и посправедливей. А тот пусть цокает на своей белой лошадке, если бы любил, успел бы, не опоздал. «Вот такая из меня получилась Татьяна Ларина,— с грустью дума­ ла Оля.— Матвей не виноват, что я больше всего на свете люблю сво­ боду. Но если уж я выйду за него замуж, то буду, это точно, век ему верна». Думать о свободе и одиночестве было приятно, но, когда Мат­ вей день-другой не приходил, она бродила по школьному двору, ждала его и мстительно сжимала губы, представляя, что это сестра, его доби­ лась, наконец, своего, разлучила их.