Сибирские огни, 1985, № 1

неужели ваше мужское самолюбие не страдает от такого вот разговора? — Мы не мужчины,— сказал Харитон,— мы студенты. «Хоть в кар­ мане ни гьроша, нр поет моя душа»,— знаешь такую песню? — Это не про тебя,— оборвала она его,— у тебя душа не поет. Сколько вам дать, чтобы не проклинали меня, что сходили впустую? — По пятерке на брата,— не моргнув, ответил Харитон.— А если дашь сверх названной суммы, то мы тебе поклонимся до земли. Кланяться не пришлось, она вьшесла им на двоих десятку и, не скрывая расстройсѣва, сказала на прощанье: — Больше не приходите. Я не жадная, мне противно. — Мы отдадим,— не выдержав унижения, вякнул тот, что пришел с Харитоном. Харитон подтолкнул его плечом, мол, не высказывайся, никому это не нужно. — Между прочим, моя мать тебя недавно угощала,— сказал Хари­ тон,— так что все в порядке, никто никому теперь не должен. Раздавили они ее и ушли. Что же это за люди? Ни стыда, ни совес­ ти. А может, это она вызывает к себе такое отношение, другую бы - по­ стеснялись? У других братья, сестры, друзья, есть кому защитить. А, может, на ней написано, что она никого не любит? Отдала всю свою лю­ бовь тем, с кем была рядом в войну. Всех любила, а Сысоеву и Харито­ на не любила. От того, наверное, такой бесстыжий и вырос Харитон, смех лошадиный, голова луковицей. А может, только он и нуждался в ее любви^ остальные обош^^ись бы? Соседки ее, учительницы младших классов, уехали домой. Черемуха давно отцвела, и сирень отцвела. Оля одна бесстрашно жила в огром­ ном школьном здании. Сторож ушел в отпуск, а она, не представляя ответственности, согласилась присмотреть за школьным имуществом. Когда один человек должен прийти и не приходит, то другой чело­ век, который ждет, начинает предполагать несчастья. «С ним что-то случилось,— думала Оля,— заболел или попал в аварию, или ему прищ- лось срочно уехать». Так же быть не может, чтобы один человек ждал, ждал, ждал, а другой жил, не ощущая этого ожидания. Вот что она сделает: «случайно» встретит его. Подойдет поздно вечером к оврагу и дождется. Но небо пожалело, они встретились днем ца улице, на са­ мом деле случайно. — Здравствуй,— сказал Матвей,— куда спещим? — Никуда,— ответила она,— у меня отпуск. Хочу съездить в Томск, да все откладываю. И мама зовет, я ведь из Белоруссии. Тоже надо бы съездить.— От растерянности она готова была рассказывать ему всю свою жизнь, но его эта жизрь не интересовала. — Чего же тогда не едещь?— спросил он,— Села бы в поезд да поехала. Оля пожала плечами, на глаза навернулись слезы. — А как насчет того, чтобы сходить в кино?— спросил Матвей. — Да, да,— откликнулась она,— пойдем в кино. Потом они сидели в щкольном дворё и разговаривали. — Почему ты живешь одна? — Я не живу одна. Даже в комнате нас трое, все учительницы. И мама у меня есть. Ты этого сразу не поймешь: как только кончилась война и мы вернулисц в Белоруссию, я стала мечтать, что приеду, вер­ нусь в Сибирь. Мы с мамой всю войну жили в Томске. | Плохо жили, трудно, но как только уехали, я поняла, что во мне что-то разорвалось надвое. Ты меня понимаешь? " — Чего тут не понимать. Скучала? — Не просто скучала, а жила не свою жизнь, а своя будто ждала меня в Сибири... . Он хотел попасть к ней в комнату. Оля понимала его намеки, но обида и страх, что он уйдет навсегда, мешали ей сказать: рано, не : сегодня. Г7.