Сибирские огни, 1985, № 1

н кнюкной полкм Юрий Калеіцук. Месяв) улетаюіцих /ьтиц. Документальная повесть. М., «Современ­ ник», 1983. В повести Юрия Калещука нет лихо за­ крученного сюжета. Все в ней вроде бы буднично, все заземлено, и однако... Начи­ наешь читать, и тебя затягивает властно, все плотнее обступает жизнь, суровая, без- уютная, требующая от человека не только огромных мускульных усилий, ловкости, сно­ ровки, но и большого духовного напряже­ ния, готовности протянуть руку тому, у ко­ го иссякли силы. Начинаешь читать эту вроде бы производ­ ственную летопись из жизни маленькой бригады буровиков-разведчиков нефти на мглистом, продутом ледяными ветрами мы­ се Харасавэй, крошечном выступе полуост­ рова Ямал, берега которого то жадно ли­ жет, то хищно обгладывает своими волнами угрюмое Карское море, и понимаешь,— эта повесть совсем не о производстве, а о судь­ бах людей, которых так или иначе приковал к себе Север, для которых непрерывно ис­ пытывающая их характер работа стала пов­ седневной потребностью. Одновременно это размышление о том, что пронизывает нашу жизнь тысячами зри­ мых и незримых нитей — здесь вопросы нравственности и этики, социально-психоло­ гические и историко-экономические, вопро­ сы взаимоотношения человека с человеком, человека с машиной, человека с природой, науки с практикой. Наконец, повесть эта — исповедь самого автора. Воистину надо подняться над самим собой, чтобы без самообольщения и снис­ хождения взглянуть на то, что ты написал, хотя написанное тобой хвалит читатель и вЬісоко оценивает критика. Как ни бился Юрий Калещук в цвоих очерках о нефтяни­ ках Тюмени над тем, чтобы раскрыть тайну работы, которая «мучительно и запутанно соединяет и с незнакомой землей, и с чужи­ ми людьми», но однажды он понял — про­ рисовывается лишь контур, что-то необы­ чайно важное ускользает. Что? Раз за разом отправлялся Юрий Кале­ щук на Самотлор в бригаду прославленного на всю страну бурового мастера Виктора Китаева. Упорно — две-три недели каждый заезд — а заездов было восемь — всмат­ ривался в чужую жизнь, чтобы ухватить это ускользающее «что-то». Блокноты за­ полнялись именами, приметами людей, стол­ биками диалогов., дотошным описанием тех­ нологического процесса, житейскими дета­ лями и пейзажными подробностями, но ли­ ца героев, увы, «оставались пока неразли­ чимы, размыты туманом полузнания». «Бурильщик гнал таль-блок вверх на ог­ ромной скорости, но тормозил элеватор точ­ но у люльки верхового: не видя, не слыша, как закрылись воротца элеватора, но чувст­ вуя, зная это наверняка, он мчал свечу вниз, останавливая ее у самых клиньев...» Эта цитата — малюсенький сколочек из очерка, который в начале семидесятых го­ дов Юрий Калещук опубликовал в серии других на страницах журнала «Смена». Все в этой фразе стенографически точно — наз­ вания деталей, ход самой операции, улов­ лен и передан ритм работы. Но работающий человек лишь обозначался. Полузнание, «размывающее лица» и нивелирующее ха­ рактеры, мучило и в конце концов стало непереносимо. Хотелось не только .«дышать в спины» работяг, не только следить за движением их рук и, потоптавшись, уйти отогреваться в балок. Хотелось прорваться вглубь, дойти «до сердцевины, до корней, до самой сути» того, что требует, что берет от человека работа. Казалось бы, карты раскрыты... Но такое «простейшее, служебное или, скорее, про­ фессиональное объяснение», не скрывает Калещук,— лишь полупризнание, оно «явно не полно». Калещук не утаивает,— в этой' честности один из секретов обаятельности повести,— им двигало еще одно чувство; желание испытать себя в работе на пределе возможностей, удовлетворить свое «неист­ ребимо мужское тщеславие «как-же-это — и-я-не-смогу?» Это желание испробовать себц .«на разлом» и раньше гнало Юрия Ка­ лещука в неосвоенные глухие уголки стра­ ны, в тайгу, в полупустыню, в штормовое море, заставляло подниматься на горы. Не­ удивительно, что в его трудовой книжке в графе «занимаемая должность» профес­ сия «литсотрудник» мирно соседствовала с такими профессиями, как «матрос», «груз­ чик», «учитель», Ьсистопник»... Он искал, ут­ верждал себя, но... «руки оставались пу­ стыми и после Норвежского моря, и после Сахалина, и после целины, и после Ман­ гышлака; я все надеялся и верил, что сейчас или вот сейчас должно получиться что-ни­ будь путное»... Сроки командировок обычно бывают замкнутыми между необходимостью возвра­ щения и невозможностью примириться с тем, что ты никогда не узнаешь, что же случится здесь в другие, не твОи уже дни». И вот, как говорится, час пробил. Пришло