Сибирские огни, 1985, № 1

понять ее не может: чего мать вслушивается, это же Томск, Сибирь, здесь не бомбят, четыре тысячи километров до войны. — Бери пример с Сысоевой,— говорит она матери,— на работу в столовку устроилась, сопливца своего Харитона в санаторную группу для ослабленных детей определила, бязь бесплатную на простыни где-то выцарапала. Мать оглядывалась по сторонам, прикладывала палец к губам: — Тише. Это нас не касается. . Она терялась перед наглой, крикливой Сысоевой и, когда встре­ чалась с ней в коридоре,'всегда первая здоровалась, заискивала перед ней и словом, и улыбкой. Сысоева это чувствовала, разговаривала свы­ сока; — М уж у вас погиб на фронте, почему же дочке пенсия не идет? — Не родной,— отчитывалась, мать,— расписались, четыре года прожили, а удочерить не поспешили. Д умали—успеется. Олин отчим не погиб. В ответе на запрос матери говорилось: пропал без вести. Но Сысоева говорила,«погиб», и мать ее не поправляла. Всю свою обиду на зависимость от Сысоевой и новой жизни мать вымещала на дочери. Видимо, ей невмоготу было постоянно терпеть свою прини­ женность и робость, и она вдруг объявляла: — Мое терпение лопнуло, на днях оформлю тебя в детский дом, а сама — на фронт. Оля выслушивала такие заявления со слезами. Нр верила, но все равно слова матери больно ранили. — Зачем тогда сюда ехала? Надо было там оставаться, там же фронт был рядом. — Из-за тебя ехала, тебя спасал,а. А благодарности от тебя ни­ какой. Оля жаловалась на мать соседу Фрицу Карловичу, говорила; «Бу­ дет все наоборот: я раньше ее на фронт убегу». — Ты всегда должна помнить, что ты девочка, дочь, а она твоя мать. Мать может сделать в жизни ошибку, но дочь не может вынести ей приговор. — У нас равноправие,— возражала Оля. — Когда 1-ы вырастешь и у тебя будет свой ребенок,— отвечал Фриц,— тогда у тебя будут права. Но до этого еще надо дожить. Фриц жил в самой большой комнате в углу, отгороженном зана­ веской из старых мешков. Однажды он сказал на кухне, что весной сде­ лает перегородку из досок. На это сообщение сразу отозвалась Сысое­ ва: «Слыхали? Весной! Я так и знала, что он не верит в нащу скорую победу». Кто он, почему нигде не работает, соседок не очень интересовало. Волновало и смущало его имя. В конце сорок первого произносить как ни в чем не бывало такое имя было сродни измене. Люся Красивая на­ меками пыталась помочь ему: — Наверно, Фриц и Франц одно имя. У нас на заводе был инженер Франц Васильевич. Но Фриц не принимал помощи. — Я Фриц,— говорил он,— Фриц Карлович. У меня мать латышка, а отец прибалтийский немец. А я до тридцать девятого года жил в Польше и был женат на польке. Детей у нас не было. Я все время разъезжал с оркестром. И, как это говорится,, брак остался только на бумаге... і Все в квартире считали, что личность Фрица устанавливается, прошлое его проверяется, но поскольку он никуда не сбегал, то, значит, был чист перед законом и людьми, и рано или поздно все подозрения с него будут сняты. Раз в недедю Фриц ходил в комендатуру отмечаться, что жив, здоров, никуда не сбежал, там он получал и хлебную карточ­ ку, иждивенческую. Люся Красивая больше ^сех сочувствовала Фрицу. Она вообще - считалась в квартире сам.ой доброй. Самой доброй и самой богатой. Она 12