Сибирские огни, 1985, № 1

никакое это не главное! Главное — жизнь. А дается она раз, ' э т о уж точно, другой не будет. ' і Смолистым дымком потянуло по линии, еще заметнее взбодрив мужиков, будто что-то пообещало. У Степушки ноздри заходили, как у загнанной лошади. — Сем, к обеду дело! Селиваныч смолье зажег! Что-что, а дважды приглашать к обеду Семку не приходится. — Всё меня тянешь... Эй, слышишь, там? — Не глухой, слышу,— отзывается сердито Степушка, предчувст­ вуя удвоившуюся тяжесть бадьи; Семка не порода, нарастил брюхо на тушенках, уж точно, за пять пудов. Как струна натянут нагруженный трос, ложится ровными колечка­ ми. Вороток елозит лапами по доскам. * \ — Погоди... воздуху хоть глотну.— Семка обмякший и бледный. Петелин подошел. Ковырнул унтом свежую породу. ' — Двадцать третий готов. А у вас? — А у нас все квас, хотя компота ждем,— неохотно отвечает Сем­ ка. На деловые вопросы отвечает он, по старшинству. День-то тихий,— сказал Степушка, и Петелин понял его. — Должен прилететь,— взглянул он мельком в сторону перевала, откуда должен появиться вертолет. У баксы тепло. Снег плавится. Мох обнажился у старого пня —, рыжая пакля, но живая. Белесая прошлогодняя травка, ка к спутанные волосы. Два чайника пыхтят над баксой. На снегу горка сказочного льда: осколки зеленого, голубого, прозрачного, как слеза. На плоских камнях вокруг баксы ломти мерзлого хлеба, банки с тушенкой. Хлеб оттаивает, исходит парком. На пне ящик галет — удобная штука и в мерзлом виде. — Сушняку бы напластать, молодежь,— басит Матвей.— Конона не будем тревожить. — Потаскаем,— обещает Семка, выскребая банку. Назарка поднялся, забросил на плечо топор. — Вот это передовик! Такого мужика теряем! -ь- Не передумали? ' Может, останетесь до весны?— спрашивает Николашку Петелин. . — Не на того напал,— хищно скалится промывальщик.— У 'него тонкий расчет, себе на уме парень. — Ты что привязался? Что тебе надо?— взвился обозленно При­ рода.— Дорогу тебе перешли? — На ум хочу наставить напоследок,, дурака такого. — Не вязни, если не задевают,— пятился Николашка, а голос его был вовсе незнакомым.— Поддал вчерась мало, не наговорился? Уко ­ лешься однажды... Гляди. Глаза Матвея приотрылірсь, в них плеснулось буйное озорство и вызов. — Ну-кось, кум! Ну-ко! — Че ему надо, че он привязался к ним?— допытывался Степуш­ ка, вышагивая по тропе за Семеном.— Если знает что, так й сказал бы в глаза. А то вязнет и вязнет, действительно. — Ему Назарку жалко, не Пригоду,— сказал Семка. — Назарку? Да с чего бы он его жалел, он же его ненавидит! — Балда! Матвей, он сложный человек, его не сразу поймешь. — А Петелин? Петелин почему молчит? — Он мастер, у него своя, тактика. — Странно все же как-то. Один молчком, а другой... Странно. Спустившись в шурф, ужом обвиваясь вокруг бадейки, Степушка все думал о несхожести человеческих отношений. Вся его прежняя жизнь строилась на какой-то беззаботной довер­ чивости к людям. Среди них встречались злые л добрые, открытые душой и замкнутые, откровенно бесхитростные и затаенно-хитрые, но все они были как’ ТО знакомы и привычны. Теперь же приходилось