Сибирские огни, 1985, № 1

Задрав голову и вжавшись в стенку, Степушка привычно вы­ ставил руку. Положено защитный козырек над собой ставить — эдакую само­ дельную раскоряку с ідосками,— да кто его когда ставил? Разве для комиссии.^ Его — таскать, полок-то. Удовольствие ниже среднего. Бадейка уж близко. Откачнулась на руке, просвистев мимо лица, шлепнулась у ноЕ — Заряжай быстрее. Гоню аммонит, принимай. Отпалили второй шурф. Снова потащили вороток, бадейку, инстру­ мент, полок. Семка с коротенькой лопаткой исчез в колодце. Снова привычный бряк лопатКи о кованое железо и занудливое Семкино «поехали». Снова тайга качается перед глазами, лицо тычет­ ся в колючую неподвижность стылого воздуха, обрастают куржаком брови. Слезы катятся по щекам. Катятся и замерзают. И нет уже обманчиво красивых мыслей, как нет и неведомой ро­ мантики. Холод, ожоги лица, тяжесть наполненной бадьи. На редкость тяжелая, мужицкая работа. В глазах уже искры мельтешат, а скоро и до зеленых кругов дело дойдет, она подлая,' пуда за два, подружка кованая. Тащишь от полка на площадку, и ноги заплетаются, словно ты хромой. А тут еще руки! Верхонки расползаются, а их тебе на месяц. За свои готов купить, было бы где, да негде. Мацаешься, голой ладошкой за железо. Того бы ум- ника-экономиста, который насчитал эту норму, к бадейке, на вороток, он бы сразу по-другому счет повел... Разные, мысли лезут Степушке в голову, пока он качает породу, и тоже утомляют. Чтобы как-то взбодриться, он кричит Семке в шурф: — Ну как там, Сем, убывает? — Убывает... в час по чайной ложке,— кряхтит ворчливо Семка. Все же прав Борецкий — его лучше заранее бояться, Севера-то... Вытерпеть, пересилить себя, ведь человеку и положено работать. И уметь гордиться... Нет — иметь право гордиться. Иметь, а не уметь, в этом большая разница. А вот интересно, что тдм на почте своей Галка делает? Ковыряется в мешке с письмами и не подозревает, что ей ■гоже скоро придет. Не от­ куда-то, с Крайнего. Севера! Читайте, завидуйте! Маяковского Степушка любил, стихи Маяковского — это куда лучше, чем думать о какой-то Галке. Но все же странная штука! И мыс­ ли іо Галке, как наизусть заученное стихотворение,— живут в нем и обретают все новые теплые краски. — Поехали, эй! Пристыл •там?— ухает гулко бездонный шурф. ^ Лицо наливается жаром, бадейка вылетает на одном дыхании. Степушка несется с ней по площадке, не чувствуя тяжести, ловко пе­ реворачивает. ; Да уж тут или ты ее, или она тебя, другого не дано. А ностальгия — это тоже болезнь... Если между прочим, конечно. Короткий зимний день прояснился окончательно. Бее сравнялось но цвету: снег, осветленный воздух, небо. Бее белое, неподвижно уста­ лое, замерзшее на той пронзительной ноте сверхусилия, которая и вен­ чает всякое истинное напряжение. Но крайняя эта усталость не угнета­ ет, люди проворны, не в пример утреннему настроению уже веселы. Бодрее и ритмичнее скрипят воротки, , осмысленнее ' общее движение, звонче голоса. Есть азарт, есть желание, есть связующая устрем­ ленность. И мороз будто слабеет, он уже нечто вторичное и не столь сущест­ венное во всем. Степушка скова кричит в темный зев шурфа: Ну как там. Сем? — Поехали. У Семки настроение не лучшее. Развернись-ка с лопаткой в тесно­ тище! Галечник, булыжины, спаянные мерзлотой. Где лопаткой, а где и пригоршнями. Как схитришься, как сумеешь словчить. Главное..., Да