Сибирские огни, 1985, № 1

намыт, к был наслышан былей и небылиц, которые плелись вокруг имени старого бродяги. Но речь шла о чем-то еще неизвестном ему, и он подогрел промывальщика коротким; «Ну?» Озноб у Степушки, возникший в ту самую минуту, когда промы­ вальщик ухарски влил в себя водку, не ослабевал. Доводилось ему видеть и дома, как пьют помногу, пьют безобразно, пьяных досыта еще мальчонкой насмотрелся, но чтобы с таким буйством, с такой вызыва­ ющей придурью... Да и походило все это не просто на рядовое мужиц­ кое пьянство — сколько там_ дядьке Матвею и досталось-то, если на троих делилось?— а казалось чем-то более страшным, разбавленным чем-то не совсем понятным, не только от безделья. ^ . И все же жалости к старику было больше, чем злобы, и, подсев к нему, Степушка сказал просительно: — Ты бы полежал, Матвей Селиваныч. Устал, поди, ва день, а тут эти сто грамм. Старик вдруг размяк, облапал его, прижал к себе. — Жисть! Жисть, поперек ее живота! Нету мне покоя и нет'нигде места. Все, как дым, Степка, летит, уплывает, а души все меньше, ту- калка эта вот в груди все чернее. Потухнет вот-вот последнее во мне, не будет ни дыма, даже ни вони.— Глаза его увлажнились и будто стали ярче, ближе, он гладил Степушку по спине, по волосам, тискал мягонько.— Эз-ххе! Мне бы такого пацаненка, как ты, я б... Крякнув надсадно, он сорвался вдруг на песню, сглотнув первые, грубые слова; — ...Золотые кудри поседели, я у края пропасти стою. — Матвей, Матвей!— Рязанов со спины навалился, тормошил про­ мывальщика.— Не мути голову парнишке, себя не мути. Медленно приходил в себя промывальщик, долго унимал дрожь в теле, гасил буйство в груди. — Ты же про самородок вроде бы заикнулся?— напомнил ему Петелин. — Хотел да расхотел, все одно не поверишь. — Градус вышел,— хихикнул Николашка. — Цыц, гнида!— зыркнул в его сторону Матвей.— Не встревай, когда не просят. — Расскажи, дядька Матвей! Расскажи!— дергал его Степушка, пытаясь притушить новую вспышку гнева промывальщика. — Да так,— неохотно сказал Матвей.— Спотыкнулся тут где-то... Распадочек не один, конечно,— в каком?.. Но день ходьбы от Кононо­ вой пещерки. Сопку высокую безлесую помню — это точно, была ост­ рая. Выход коренных на поверхность — уж подтаивало в ту пору. К а ­ менные зубцы торчат... Он катился, как я спихнул его, а я следом ползу. Да не догнал, не нашел его в низинке. Молодые за мной шли, не поверили... Жалеют, вишь, как полоумного придурка, с перепою, скалятся, у старика золотые картинки, а вот Пригода Колька верит. — Матвей усмехнулся как-то снисходительно и неопределенно, метнул острый взгляд в Николашку.— Верищь, мертва дупіа? Вызвать Пригоду на признание не удалось, Николашка отмолчал­ ся, и Матвею это вдруг пришлось по душе. Осторожно потянув широки­ ми ноздрями воздух, запустив руку в бороду, он прогудел назидательно: — Ты не меня бойся, парень-ловкач, я от глупости тя со всем терпеньем оберегаю, ты закона бойся и людей. Жевать нелишне, а ты не жевамши торопишься. Гляди, у жадности меры нет, сглотнешь не то... Лет эдак на пятнадцаты... Николашка лежал вытянувшись, упрямо рассматривал жердяной потолок. ^ В Степушке вставало что-то бурею и было сильнее, всех прежних его дум и рассуждений. Такого с ним никогда не случалось, на первом плане всегда, было дело, вокруг .которого и возникали споры, но теперь дело вроде бы утратило первостепенность, и разговоры идут отстранен­ ные, и вражда витает невыявленная, и все вокруг похоже на полуправ­ ду... Что же в том плохого, если дядька Матвей открыто показывает