Сибирские огни, 1985, № 1
Степушка сидел на чурбачке Конона у кубажора и с неприязнью наблюдал за взбалмошенным промывальщиком. Е го ' шумливость, его разухабистость казались неестественными, хотелось закричать на не го, чтобы Керненскии вздрогнул от крика и отрезвел. Но шурфовщики посмеивались благодушно над всеми выходками колымского бродяги, даже поощряли их, устав мучаться бездельем и тоскливым ожиданием единственной обещанной им радости — вертолета. И что-то стало разъединять Степушку с ними. Проводив Охлопкова, мужики вернулись в балок. Тепло укутанный ватными одеялами Конон спал. Подергав Степушку расспросами, таеж ники занялись прерванными делами. Зашлепали по багровым носам карты, зашур^шала-дратва о прочный корд, зашелестела калька на столе. Матвеи осоловело уставился на коптящий фитиль, на его лицо набежала мрачная тень раздумий. Петелин склонился над схемой во дораздела, бубнил под нос веселый мотивчик. —- Спросить хочу, Селиваныч,— мастер оторвался от колонок с цифрами, поиграл карандашиком. — Спроси,— равнодушно сказал Керченский. Почему ты не пошел со мной в прошлом году? • Матвеи качнулся: А толку? ты ходил... Куды пять лет зову — не идут, не в пла нах, а где и делать нечего — лезут... — Обиделся? — Обижаться меня давно разучили, я деньги не хочу зря в землю закапывать... Долдонишь, долдонишь: был я там,' есть желторотики, айда!.. Скажи, Рязан, скажи ему! — Ну вас. Вечерами, напялив круглые, как фары, старомодные очки, Рязанов любил почитать, и все, что было доставлено с прииска полтора месяца назад, он прочитал давно, а газеты — по нескольку раз. Теперь скучал. Он не испытывал страсти к старательству, как ее испытывал Керчен ский, его. увлекала^ работа рисковая, опасная. До войны он вкалывал на лесоповале. Войну прошел минером, партизанить довелось. И после войны — минером, в Белоруссии. Заподозрили, что браконьеров снаб жает взрывчаткой. Арестовали. Но скоро выпустили. Стерпел неспра ведливость, но уехал куда подальше. Встретил Матвея. Шалый мужик на прииск позвал, какую-то свою лунную долину искать, где самородки с кошачью голову на поверхности валяются. С т,ех пор на шурфах, при своем опасном огневом деле, кото рое на самом деле гораздо безопаснее обыкновенной подлости. Привык, давно не суетится, избавился от всех человеческих прихотей и соблаз нов — что на не^, то и его. Да полежать бы тихо. Но Матвей не давал тихо полежать в созерцании самого себя, гудел: — Скажи, все одно не поверят. Скажи ему про самородок, шут с ним, пускай смеется. Рязанов недоволен, ленив, как выползший на камни морж: — Сивухи лизнул и задвоило, начал опять. Не пей, не можешь дак. — И что! Ну начал. Я сколь этой экспедиции ждал... Скажи, ска жи, ждал я ее?.. Он тсйке не верит мне— Петелин. Нихто не верит. — Не верю,— поднялся на локте Рязанов,— а кто умный поверит? Тебе и померещилось, в беспамятстве был. — Так что!— еще сильнее нахмурился Матвей.— Так что?— пере спросил, закипая гневом;— Заветный камушек, вам желаю спотыкнуть ся... Ха-ха, хотя б в беспямятстве таком, как я! Спотыкнулся бы ты,- бугор, видеть бы твою рожу... Из того золота, что я накопал, избу с туалетом теплым отлить можно... А камушек... вот взял за душу тот камушек, язви ево! Почти на всех приисках от Магадана до Усть-Неры и Усть-Маи довелось побывать Матвею Керченскому — Петелин это знал, как знал и то, что промывальщик на ощупь может сказать, где какой песочек
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2