Сибирские огни, 1985, № 1

сторону таежников, поворачивалась, предоставляя возможность всем полюбоваться переливающейся за прозрачным стеклом жидкостью. — Хреновина с морковиной,— утирая глаза, изумлялся промы­ вальщик.— Прощаю... прощаюі Работай, Рязан-хитрюга, твое право потчевать. Бросив бутылку взрывнику, Матвей долго и старательно вытирал руки о колени теплых подштанников. И приятен ему был вскрывшийся обман, маленькая неожиданность, так усладившая его, позволяющая поддержать марку русского гостеприимства. А больше всего радовался он возможности потешить душу, пере­ груженную тяжестями однообразных до одури будней, которые много лет составляют главное содержание скитальческой его жизни. Этим и крепок он еще был, что умел выкомаривать, устраивать себе всякие незамысловатые перетряски. Но делал он это, конечно же, бессозна­ тельно — подворачивался случай, и Матвей начинал куролесить, а не подворачивался долго, сам придумывал невольно, едва ли подозревая, что это душа начинала просить разрядки. Крикливый голос Степушки смешал веселье: , — Не пью я, сказано! И не буду... Сцена, которую, только что разыграл Керченский, произвела на него удручаірщее впечатление. Припомнился спившийся Спиридоша,' хмурый, дуреющий от выпивки Устин. Свои местные алкаши припомни­ лись, с которыми дядька Литухин вел беспощадную войну в дни загу­ лов, а после, когда загульщина кончалась, мирно- уговаривал их выйти на работу. И точно предчувствуя, что ему предстоит стать свидетелем очередного человёческого безумия, Степушка наливался гневом. — Убери... убери ее, дядька Рязанов! Взрывник продолжал растерянно совать Степушке кружку. От нее исходил омерзительно тошнотворный запах, Степушка болезненно морщился, отворачивался. А Конон уже взял свою, оттопыривая губы, жмурился сладенько. И Охлопков стоял с кружкой, выжидая чего-то. Николашка с гоготом выхватил у Рязанова посудинку, поставил' на ладонь, испачканную глиной и еще чем-то черным, как мазут, кар­ тинно преподнес: — Пить — не работать! Пей, тунгусенок! — Сядь!— рыкнул промывальщик. — Че уж ! Ломается еще, сопляк. Матвей сказал брезгливо:- — Руки бы сначала вымыл, хапало. И Николашка потускнел, сунув круж ку Рязанову, скрылся за его спину. — Бери ты, Селиваныч! — Выручай тунгусенка, Матвей! Промывальщик крякнул, на этот раз довольно, взял переметнув­ шуюся нйд головами кружку. Криво усмехнулся: — Верну шоколадкой... Ага !— обратился к оленеводу-бригадиру: — Спасибо, друг, выручил мужиков по совести. За это я выпью с тобой и подарю носки теплые, козьего пуха. Мне их давно сварганила одна хорошая бабенка... Не носил, берег, а тебе дарю... Глотай, Охлоп­ ков, ее, косорыловку. Бодрит, стерва! Он столкнул свою круж ку с охлопковской, подошел к ездовому: — Будь здоров, хозяин тайги! Давно мне хотелось с тобой это... Ну, оплошал ты, абориген, ухайдакала тебя кыска-зверь. Ишь!.. Ниче, не тужи, и на старуху бывает проруха. Будь и не скули! Он опрокинул кружку над пастью и умиротворенно закрыл глаза.. Обогревшись и обсушившись, Охлопков засобирался уезжать. — Куды в ночь, ночуй,— шумел, заметно захмелев, Матвей.— Но­ чуй, Иван.— Он называл его Иваном не потому, что знал его имя, а по­ тому, что имел старую привычку называть Иванами всех подряд,— завтра вертолет уж точно прибудет, а в нем голый спирт, гульнем.