Сибирские огни, 1985, № 1

мозги... Это же... Да я раз в жизни только и открывал такой пластик. В сорок шестом еще, за Ольчанским перевалом. — На «Юбилейном»? — Допустим. Ну, и в чем их сходство?—Глаза Петелина смеялись, выражая Матвею притворное недоверие. Всполошив балок, промывальщик ахнул басом; _ Да язви тя, ты хто у нас тут такой? Горный мастер или... Ставь ящик водки в счет будущих премий) иначе и говорить больше не хочу. — Кондрашка хваѣит с ящика, Селиваныч!— кричат Матвею с нар. — Я не жадный.— Матвей снова величав и самодоволен, и щедр вместе с тем.— Я на всю компанию прошу. Выпрямившись во весь огромный рост и покровительственно навис­ нув над Петелиным и его схемой, будто сам породил и мастера, и этот нарисованный на кальке распадочек, он уже не смотрит ни на Пете;^- на, ни на.бумаги. Он где-то там, за стенами балка, в тайге, на шурфах, неотрывных от всей его неукротимой и буйной плоти. В глазах тор­ жественное лучистое сияние, на заросшем лице краснота и бурые пятна, сухие губы расслаблены, и подергиваютс?я. Все доверительное и не строгое в нем просит прощения за то, какой он есть сейчас, за то, чего добивается. В клубах морозного воздуха в балок вваливаются Николашка с Назаркой. Николашка прет первым, как всегда, словно длинношеий гусак, не знающий, то ли зашипеть на всех для острастки, то ли остать­ ся незаметным. Потоптавшись у порога, стряхивая снег и зыркнув по нарам, он понял, что незамеченным остаться не удалось. — Упряжки снизу идут,— сказал негромко, расстегивая ремень и сдергивая не сразу снимающуюся с толстых ручищ кургузую фуфай­ ку. — Показалось, нас ищут. Бегло скользнув по нему и Назарке остро прищуренным взглядом, промывальщик, сутулясь, точно' на него дохнуло морозом, склонился к фонарю, и тут же отшатнулся от стола, спросил угрожающе: — Где это вас таскает по ночам, голуби сизокрылые? Я предуп­ реждал тебя, Кольша, помни. — Матвей!— тревожно шевельнулся на нарах Рязанов. Селиваныч !-в голос почти с ним, урезоцивающе произнес Петелин. Вызывающе развернув плечи, Николашка уставился на Матвея, но не выдержал поединка взглядов, поспешно сунулся мимо. — Ему про Фому, а он про Ерему,— заворчал, расііуская красные от мороза руки над кубажором.— Ты бы унял его, бугор, ну, надоело до чертиков. Петелину чего-то неловко, он роняет нерешительно: — Кончай, Селиваныч... | . — Будет ему Фома, будет,— бурчит Матвей с затаенным внутрен­ ним придыхом; на жилистой шее его толсто' вздуваются вены. — Губо­ шлеп вятский, тыква пустая, я его как на рентгене вижу. Жалко мнё дурака, Петелин, он бы хоть это напоследок понял... если другое не понимает... Да и тебе бы пора кое-что понять, все же мастер, не какой-нибудь... Ободренный молчаливой невыразительностью балка, Николашка распускается в нахальненьком смехе; — Себя пожалей, Селиваныч! Ты б лучше себя пожалел, а то сле­ дит он за каждым, следит... Ну и что? И что? — А то, что сдовил — уже немало,— говорит промывальщик спо­ койно и ровно, но с прежней угрозой, которая от его спокойствия дела­ ется еще весомее.— Слежу, тут ты в тютельку... Не за всеми, конечно. Подчеркнуто пристально поглядев опять на обувку Николашки с Назаркой, презрительно сплюнул и вернулся к столу.