Сибирские огни, 1984, № 12

ный, длинный. Мороз уже хватает за нос и за щеки, на ресницах появились тоненькие льдинки. Шерстяные чулки в салогах поька что греют. Но лучше слезть с воза, побе­ жать, |Не давать телу остывать. Халатик не на меху. Д а и уснуть опасно, можно упасть с воза. А простор впереди уже белый, бесконечный, и, когда остановились на минутку лошади, тишина вокруг все та же, мертвая и ледяная. Долгими казались оставшиеся версты, но в самые сумерки мимо обоза пошли огоньки, сначала в низких, пригородных домиках, потом в даухЗтажных, потом вдруг отец круто повернул передовую лошадь влево, и обоз остановился в широкой ограде, сплошь заставленной возами, крытыми кибитками, распряженными лошадьми, тор­ чавшими вверх связанными оглоблями, чтобы воз возле воза мог стоять ближе и не занимать лишнего пространства. Над въездом он успел прочесть на вывеске; «Постоя­ лый двор А. А. Пальш'иной». Значит, приехали. Первая стушнъ Приехали они в город ночью, и когда Митрий въехал в просторный постоялый двор Пальшиной и начал распрягать свой обозик в шесть упряжек, он крикнул Егорке: Беги скорей в тепло, грейся! Но Егорка не пошел. Не слушались его руки, не гнулись пальцы — он их даж е не чуял в варежках, так они закоченели от мороза,— но все ж е он хотел быть молод­ цом и помогать отцу в распряжке. Там, где не мог развязать супонь ’у хомута руками, хватал за ременный конец острыми зубами, и это помогало. Б движении немножко согрелоя и доказал отцу, что он не баба. Хотя двенадцать лет ему исполнится в егорьев день, в конце апреля, через четыре месяца, он отвечал на вопросы о возрасте: — Двенадцать! В теплом, просторном помещейии было уже мното народу, и ото всех мужиков пахло 'разогретыми овчинами и зипунами. Разморило его сразу. Не дождался ни еды, ни чаю, уснул, не раздеваясь, как-убитый. Еще до рассвета разбудил его все тот же шум и непонятный говор. Все говорили сразу, и каждый о своем, йо слов отдельно не разберешь, да это и не важно. Трудно было все сразу вместить в слух, и зрение, и в неопытный, только про­ буждавшийся к жизни разум, ибо все было для Егорки ново и удивительуно. А главное, невероятно. Невероятно, что он в городе. А города он еще не видел, так как постоя­ лый двор был на окраине, среди разнокалиберных невысоких домов и пустырей. Невероятно, что он может остаться здесь один, невероятно, что кто-либо может дать ему какую-то должность. Рано утром, еще до рассвета, за общим шумом, он услышал странное, никогда не слыханное, но однонотяое — он знал, что такое ноты — пение: — А-ал-ла-ах! — Всех слов он разобрать не мог, но понял, что молится и поет где-то по соседству татарский мулла. Позже, когда при ярком солнечном свете он впервые вышел, вернее, исоуганно выглянул за ворота, он увидел и самую мечеть, совсем близко, и на башне ее под позолоченным полумесяцем стоял в черно.м халате и белой чалме мулла и, приложив руки к ушам, опять взывал к аллаху и тянул одной нотой, высокой и пронзительной, свой призыв к молитве. В то же время с отдаленных концов города, как бы отвечая на призыв, отзывались другие, такие же пронзительные и печально зазывавшие, голоса. Это было очень трудно воспринять или усвоить, тем более что Егорку все больше волновал вопрос о его собственной судьбе. «Как и с чего начать?» Нет, он не решится обращаться к хозяйке постоялого дво­ ра, Анне Андреевне: уж очень она большая — как башня ходила среди возов и людей рано утром, собирая за постой. Высокая, полная, в шубе внакидку, и голос ее был строг и звучен. Н ^ , это страшно. Она и слушать его не станет и прежде всего возьмет и скажет о его намерении отцу. Нет, он сам... Вот сейчас, пока отец где-то на базаре, а лошади стоят у сена, он пойдет... Только бы не заблудиться... Сйь пойдет прямо по улице туда вон, к самым высчжим каменным домам — там-то и есть настоя­ щий, город... Он еще не решил, но уже шел от постоялого, шел ускоряя шаги, чтобы кто-либо не кликнул, не остановил его. Он шел прямо, не оклядываясь и замечая «а угловых домах названия улиц, чтобы потом найти постоялый -двор Авны Авдреемьы Пальши­ ной. Ему легко было идти и совсем не было холодно. Пааььтецо его немножко распа