Сибирские огни, 1984, № 12

Однаусды, в студеную зимнюю пору... Самый сильный мороз ломился в избу, когда запрягали лошадей ночью, когда «Чупиги» (Орион) стояли в небе прямо над головой, и все остальные звезды как бы усиливали мороз: такие пронзительные, сверкающие ледяные иглы струились с высоты на спавшую, закутанную глубокими снегами, деревню. И была ледяная тишина... В запряжке лошадей Егорка участия не принимал. Микола помогал отцу, тот уже по шестнадцатому, на вечерки ходит, с холостяками того гляди сравняется, но отец все еще зовет его: Кольша, а не Николай. Егорка брата не зовет никак, они враги с тех пор, как ЕГорку отдали в школу и лишили Кольшу помощника по хозяйству. Егоркины книжки и тетрадки раздражали Миколу, и он все грозился сжечь их, да матери побаивался, хотя и на нее косился: это ее затея из Егорки «писаря доспеть». В насмешку Микола дал Егорке имя: — Контора! Эй, ваше благородие, иди «глызы» (застывший навоз) заскребай! — насмехается Микола. Так и пошло по селу, а потом на пашне в шутку, мужики и ребятишки: — Ну, что, контора пишет?.. Эй, конторский! Егорка обижался, но не спорил. Заспоришь — хуже задразнят, Весь Филиппов пост Егорка по вечерам учился у сапожника шить сапоги, но больше сидел над книжками. Теперь он собирался в путь-дорогу с отцом, вместо Миколы. Большое это путе­ шествие— сто двадцать верст, на шести лошадях, запряженных одиночками в дров­ ни, нагруженные всякой домашностью и мебелью— отец подрядился фельдшерское имущество из соседнего села перевезти в город. Воза громоздились меж высоких суг­ робов снега на улице еще с вечера. Погрузка была вчера весь день, и тольйо на закате весь обоз остановился у Митриевой избы. И вот задолго до рассвета идет запряжка. Под копытами лошадей с визгом скрипел сЬег, из ноздрей лошадей и изо рто^в отца и брата вырывались струйки пара. Отцовские движенья были молодецки ловки и быстры. Это уже его привычка — на морозе быть проворным и работать вприпляску. В избе же в это время, при тусклом свете сального огарка, мать снаряжала своего избранника в первый дальний путь. На полатях с остервенением кашляла Фенька. У нее коклюш. Мать дочесывала белокурые, начавшие кудрявиться волосы Егорки и шептала ему последние наставления: — А ты хорошенько попроси Анну Андреевну. Скажи, что мать за тебя просит. Сын-то ее, говорят, теперь в управе сл уж и т.. На «вы» их надо называть... Не скажи «ты»_ Это был тайный заговор против отца: Егорку мать благославляет в люди. Он должен остаться в городе, сперва каким-либо сподручным, хотя бы пол подметать, в лавочке купцу прислуживать. Анну Андреевну Пальшияу Елена знала по рассказам Митрия, но сама ее никогда не видела, да я в городе еще не бывала. Анна Андреевна старушка добрая, она одна может понять дальнейшую судьбу Егорки. Из-под печи раздался предрассветный петушиный крик. Нету теплого хлева для кур, все еще в избе под печью зимуют. Как бы в ответ из-под кровати, что в углу у двери, двухлетний теленок неумело, одним горлом, подтвердил бодрость жить на свете — утро приближалось. Микола вбежал погр^ёть у разоьревшихся в печи дров закоченевшие руки. Он появился из сеней в белом облаке хлынувшего вместе с ним пара и с нескрываемым ехидством крикнул Егорке: — Ну, ты сопли по дороге вытирай, а то и нос в ледяьику превратится... Он и завидовал Егорке, и гордился тем, что остается хозяином вместо отца. С тех пор, как он стал подрастать, отец стал доверять ему даж е пахоту весною (сам Митрий все еще иногда похаживал за девять верст работать в шахтах). Но эта лахота оставила в Егорке самые тяжелые воспоминания. Заглядится на грачей либо на распустившийся куст черемухи, передовик выйдет из борозды, борозда искривится, и в спину Егорки летит твердый ком дерна. Знает, что виноват, а больно.. За<д(орит, начнет плакать — хуже: Николай-Микола остановит всю пятерку, подойдет, схватит за кудри и так накрутит, что шея не сгибается. Поэтому Егорка и ^стремится из А